– Позволь мне поступить правильно.

– Будет правильно, если мы умрем?

– Нет никаких «мы».

– По-моему, я уже объяснила, что мы прыгнем вместе.

– Издеваешься? – взорвался парень и схватился за плечи Алины с такой яростью, что они дернулись в сторону и опасно приблизились к краю. – Моя мама умерла! – Он рывком притянул ее к себе. – Она не посмотрит на меня, не обнимет меня. Я не увезу ее из старого дома, не сделаю ее жизнь лучше.

– Так бывает, – твердо сказала Алина, – люди умирают.

– Замолчи!

– Люди умирают неожиданно и оставляют нас не по своей воле, а ты стоишь на краю крыши, как трус, как самый настоящий предатель!

– Остановись.

– Ты предаешь ее, Костя.

– Прекрати! – в отчаянии прокричал парень, но шатенка продолжила:

– А что насчет Артура и Дани, что насчет меня? – Глаза Алины покраснели от слез. – Нас ты не предаешь? Нам, типа, больно не будет? Думаешь, ты не прорубаешь во мне дыру размером с мегаполис, стоя на краю этой долбаной крыши? Думаешь, все это шутки? Да пошел ты, Костя, пошел ты к черту! Я лучше прыгну, чем буду жить с этим дерьмом.

– Алина.

– Мы прыгаем или нет?

– Хватит.

– Прыгаем или нет?!

Костя в смятении уставился на девушку и крепче сжал ее плечи. Он не знал, как ему быть, когда Алина стояла рядом с таким ужасом в глазах. Ясно было, что она искренне переживает за его жизнь, но с какой стати? Неужели он ей так дорог?

Костя опустил руки, отвернулся и зажмурился, признавая свое поражение. Но где-то внутри по-прежнему гнездилась жгучая боль, которую не излечить никакими словами. Ветер бил в лицо, Алина молчала, позади стояли друзья, а прямо под ногами зияла пропасть. Он все еще мог прыгнуть. Все еще мог поставить точку.

– Все сломано, Алин, – мертвым голосом признался Костя. – Сердце… его нет.

– Есть, конечно.

– Одни осколки.

– Значит, я соберу их, – расплакалась девушка и порывисто смахнула слезы со щек, – и твое сердце будет еще сильнее. Так ведь ты говорил?

Ромал растерянно уставился на веснушчатую замерзшую девчонку в вязаной шапке и черной кофте… с красным от холода носом и красными от слез глазами. Он неожиданно почувствовал, как новая горячая волна отчаяния захлестнула его с головой. Неужели она ничего не забыла? Неужели она запомнила тот вечер? Он вдруг с болью улыбнулся и прошептал:

– Мы разорвали ее. Разорвали мою маму.

– Неправда.

– Разорвали ее на части. Как… – Парень повел плечами, взмахнул рукой и уставился на небо, борясь с ядовитыми, колючими слезами. – Как вещь.

Алина нерешительно протянула парню руку. Он посмотрел на нее. Вспомнил, как она протянула ему руку на пороге коттеджа… она все время помогала ему. Почему он не замечал этого раньше? Костя прикоснулся пальцами к ледяной руке Алины, спустился с бортика и помог спуститься ей.

Они посмотрели друг на друга похожими карими глазами и замолчали, казалось, на целую вечность, а потом Алина подошла к Ромалу, обняла его, и он судорожно обнял ее в ответ, зарывшись носом в ее волосы.

– Почему я не понял, что ей плохо?

– Ты не виноват.

– Виноват. – Костя вдруг так задрожал, будто на него обрушились все северные ветра мира. – Она не заслужила, этого не должно было… не должно было… – Ромал расплакался, обняв девушку еще крепче, а Артур ошеломленно наблюдал за происходящим круглыми глазами. Он до сих пор не мог пошевелиться. Костя отчаянно плакал, содрогаясь всем телом, а Алина все пыталась покрепче прижать его к себе. – Я же говорил с ней вчера, мы говорили, Алин. Почему так случилось? Почему?

Даня тихонько подошел к другу и погладил его по спине, но Артур так и не двинулся с места. Он наблюдал за вортако и знал, что и сам плачет. В конце концов он порывисто отвернулся и вытер щеки.

Пожалуй, сегодня на краю крыши побывали не только Костя с Алиной, но и каждый, кому была дорога их жизнь.

Глава восемнадцатая

Дело

По цыганским обычаям тело усопшего не разрешалось вскрывать, и потому причину смерти устанавливали без вмешательства судмедэкспертов. Анна умерла в связи с естественными причинами, поэтому патологоанатомы не настаивали на вскрытии, и уже вечером Анна находилась дома… точнее ее тело. Анну оплакивали три дня и только на четвертый повезли на кладбище. Ее хоронили без гроба. Опустили в яму. На пестрый ковер.

Костя не мог на это смотреть. Не мог слушать этот заупокойный вой плакальщиков, эти гнусные стенания, которыми провожали Анну знакомые. Не верил, что мама возродится через полвека. Что все эти люди любили ее. Он говорил себе, что теперь мама успокоилась и ей уже не больно. Она все-таки вырвалась из клетки.

Рядом с Ромалом постоянно находились друзья. Марк Селиверстов с женой помогли организовать похороны и сами взаимодействовали с Виктором, а Костя на отца даже смотреть не мог. Сознание сразу мутилось, накатывала ярость, и парень переставал владеть собой. Он действительно боялся, что сорвется прямо на похоронах. Вдруг его одолеет приступ? Вдруг он накинется на отца, потеряв над собой контроль? Но приступов не было… Возможно, потому, что рядом находились по-настоящему близкие люди.

Стоя у могилы, Арт внезапно почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо. Он нервно обернулся, но с облегчением перевел дыхание, увидев Алину:

– Это ты.

– Это я, – прошептала девушка и крепче сжала плечо брата. Она криво улыбнулась, а потом вдруг сгорбилась и покачала головой.

– Ты чего? – растерялся блондин.

– Все в порядке.

– Ничего не в порядке. Эй? – Парень повернулся к сестре, приподнял ее подбородок и вдруг заметил на ее щеках слезы. Как же Арт ненавидел, когда Алина плакала! В таких ситуациях он не знал, как поступить. Алина плакала редко, но, если начинала, душа Артура выворачивалась наизнанку. – Что стряслось?

– Я хотела извиниться.

– И ревешь из-за этого? О господи. Ну поссорились. Теперь помирились.

– Я вела себя как дура, – девушка зажмурилась, – трубку не брала, на твои сообщения не отвечала, боже, – она тряхнула головой, – о чем я только думала?

– Я вроде как заслужил, – напомнил Артур и стер слезы со щек сестры.

– А если бы с тобой что-то случилось?

– Что со мной может случиться?

– А вдруг. – Алина отвернулась и нервно потерла глаза. – Я столько чуши тебе наговорила. Мне, конечно, не нравится, что ты так меня опекаешь. Но в этом весь ты. Отдаешь свой велосипед, если мой