Кати невольно обернулась. Посмотрела на не самый чистый унитаз, на воду в сливном отверстии… И вспомнила: зови меня рядом с водой.

— Хенрих, — торопливо зашептала Кати, — Хенрих Зеленые Зубы… Ты обещал мне помочь…

Ей было плевать, чем могла обернуться эта мольба о помощи. Сейчас она была так напугана, что цеплялась за любую соломинку.

— Эй! Что ты там лепечешь, мерзавка?

— Ничего! Отстань от меня! Уходи или…

— Или что? — Лаура дернула дверь, и задвижка не выдержала. Повисла на одном шурупе — осталось сделать последний рывок. Кати вжалась в стену, мысленно прощаясь с жизнью.

В соседней кабинке кто-то громко спустил воду. У Кати перехватило дыхание. Кто-то? Но там ведь никого не было…

Та же мысль пришла и Лауре. Отпустив дверь, она вскрикнула:

— Эй! Кто здесь? А ну брысь…

В ответ послышалось громкое бульканье — звук, в котором Кати опознала смех принца тысячи ракушек. И внутри нее будто что-то оборвалось.

— Что за… — услышала она голос Лауры, а тут же следом: — Нет! Не подходи! Не трогай меня!

Кати пискнула и зажала уши. Давила пальцами изо всех сил, чтобы в голове не осталось ничего, кроме мерного гула крови. Но это не помогло: она все равно услышала глухой удар.

Лишь вечность спустя Кати осмелилась пошевелиться. Она опустила руки, с трудом глотая воздух. Из-за двери не доносилось никаких звуков. Очень медленно Кати протянула руку к задвижке. Пришлось повозиться, чтобы ее открыть: после ударов Лауры дверь перекосило, да и пальцы у Кати сильно дрожали.

Она осторожно выглянула из кабинки, готовясь к тому, что увидит лягушачью ухмылку речной твари. Но Хенрих исчез. О том, что он был здесь, свидетельствовали лишь темные лужицы на полу с ободками белой пены. И только если знать, на что смотреть, можно было увидеть в них следы перепончатых лап.

Лаура лежала на полу, раскинув руки. Все выглядело так, будто она поскользнулась, упала и ударилась головой об кафель. Глаза ее были закрыты, а на лице, точно маска, застыло безграничное удивление. До самого последнего момента она так и не смогла поверить.

Страница дневника: 23 апреля

Какой твой самый большой недостаток?

Я трусиха. Самая большая трусиха на всем белом свете. Других таких трусих днем с огнем не сыщешь.

Я уже писала, что боюсь собак? Так вот, собаки — это только верхушка айсберга. Очень большого айсберга, на счету у которого не один потопленный корабль.

Перечислять мои страхи можно бесконечно. Проще открыть словарь, выбрать любое слово, и у меня сто процентов найдется связанная с ним фобия.

Я боюсь высоты и замкнутых пространств. Боюсь насекомых, змей и пауков. Крыс. Боюсь громких звуков и фильмов ужасов. Верю во все несчастливые приметы: черных кошек, лестницы и зеркала. Я боюсь людей, знакомых и незнакомых, и боюсь оставаться одна. Боюсь, что с мамой что-то случится. Стоит ли продолжать? Мне давно пора на прием к психиатру. Одна беда — я боюсь врачей…

Долг платежом красен

Лаура выжила. По крайней мере, она дышала, когда ее увозили на «Скорой», хотя в сознание так и не пришла. Врачи сказали, что у нее сильное сотрясение мозга или что-то в этом роде, но пока рано делать выводы.

В кабинете директора Кати рассказала о том, что случилось. О том, как Лаура подловила ее в туалете и ей пришлось запереться в кабинке, о том, как Лаура пыталась выломать дверь… Разумеется, ей поверили. Все в школе знали, чего можно ожидать от Лауры. И все думали, что знают, чего можно ожидать от Кати — безобидной серой мышки. Все улики были в ее пользу. В конце концов сошлись на том, что Лаура сама виновата в случившемся. Так разошлась, что не заметила лужу под ногами, вот и поскользнулась.

Родители Лауры, примчавшиеся в школу по первому звонку, сквозь зубы, но извинились перед Кати, мол, им очень жаль и они ничего не знали. Но Кати по глазам видела, что им ни капельки не жаль и все они знали. Потому она и сказала, что не держит на Лауру зла, сильно за нее переживает и желает ей скорейшего выздоровления. Что тоже было чистейшим враньем. Нет, Кати не хотела, чтобы Лаура умерла. Но она тряслась от одной мысли о том, что та расскажет, когда очнется.

В конце концов ее отпустили и даже сняли с оставшихся уроков. У директорского кабинета топтался Казик, но он не рискнул подойти. Заметив Кати, он отвернулся, мол, знать ее не знает. Впрочем, Кати успела заметить, как он побледнел, и прочитала на его лице немой вопрос: что именно ты им рассказала?

За стенами школы меж тем стоял погожий денек, совершенно неуместный после всего, что случилось. Теплый ветерок разогнал серую хмарь, и сквозь прорехи в облаках выглянуло солнце, слишком яркое с непривычки. В другой день Кати бы от души порадовалась тому, что весна наконец заявила о своих правах. Весна — это новая жизнь и новая надежда. Но сейчас Кати шла, опустив голову. В этом городе все было не так, все не вовремя.

Кати шла по двухрядной аллее мимо тощих тополей. Почки на ветках набухли, местами полопались, но листья пока не развернулись, и деревья стояли укутанные зеленоватой дымкой. Местами у корней желтели глазки мать-и-мачехи, столь же яркие, как и неуместное солнце.

— Кра! — послышалось сверху. Хриплый, низкий и на удивление мелодичный голос.

Кати подняла глаза. На ветке тополя сидел черный ворон и пристально глядел на нее блестящими глазами.

Кати остановилась, с подозрением косясь на птицу. Раньше она не встречала во́ронов в городе. Воро́н и галок — сколько угодно, однажды она видела грача, но вороны — птицы леса, им не место среди унылых многоэтажек. Этот ворон к тому же оказался довольно крупным. Под его весом ветка сильно прогибалась и раскачивалась, но даже на этих качелях он умудрялся сохранять достоинство. Угольно-черные перья блестели, будто смазанные машинным маслом.

— Кр-ра! — Ворон хлопнул себя крыльями по бокам.

Кати вздрогнула. Что это было? Приветствие? Она огляделась. На аллее, кроме нее, были и другие люди: прогуливалась парочка мамаш с колясками, бодренькая старушка в спортивном костюме занималась гимнастикой, мимо проехал на велосипеде мужчина в дурацком шлеме. Но никто из них