Через 17 дней после приказа № 303 о награждении 7 моряков за спасение «Казахстана» капитан его был расстрелян.

Лишь 27 января 1962 года суд Ленинградского военного округа «реабилитировал» Калитаева и сообщил его вдове, актрисе Вере Николаевне Тютчевой, что обвинения против ее мужа были необоснованными. Так закончился один из последних наиболее трагических эпизодов таллинской катастрофы[113].

В последующие недели адмиралы Кузнецов, Трибуц, Пантелеев, Дрозд и другие представители высшего военно-морского командования тщательно анализировали таллинское дело. Адмирал Кузнецов был склонен винить ленинградское командование, которое осуществляло оперативный контроль над Балтийским флотом и по вине которого был задержан приказ о составлении планов эвакуации Таллина в случае необходимости.

Пантелеев полагал, что решение защищать Таллин до конца и любой ценой правильно и необходимо: надо было, насколько это возможно, отвлечь силы нацистов от Ленинграда. Но главная ошибка состояла в том, что из Эстонии не были своевременно эвакуированы тысячи гражданских лиц, все гражданские организации, а также тыловые эшелоны флота. По мнению некоторых командиров, неправильной была сама концепция обороны Балтики – вывести войска с полуострова Ханко и островов, создать сильную линию обороны в районе Таллина и затем отступить к надежной кронштадтской базе.

Что касается попытки прорваться через немецкие минные поля, то все признавали, что это была губительная ошибка. При дальнейшем изучении дела флотские специалисты-минеры пришли к выводу, что минные поля имели исключительную плотность – не менее 155 мин и 104 минных предохранителей на каждую милю. Чтобы более или менее благополучно пройти через такой участок, потребовалось бы не менее сотни морских минных защитников[114].

Самым большим недостатком, утверждал в заключение Пантелеев, было отсутствие у флота надежных баз. С начала войны флот все время находился в движении, отступая от Либавы к Риге, к Таллину и затем снова в Кронштадт. Было бы гораздо удобней без этих переходов.

Размеры понесенных потерь побудили искать козла отпущения. Началась проверка всего дела – сверхсекретная.

Всеволод Вишневский, внимательный наблюдатель и ревностный защитник флота, вернувшись в Кронштадт, написал отчет на 16 страницах и передал его Военному совету флота и политуправлению. Он также написал статью на 14 страницах для публикации в газете ВМФ «Красный флот», но ее так никогда и не опубликовали. Начальник политуправления флота Иван Рогов, человек опасный, зачислил Вишневского в черный список, вдобавок таллинская катастрофа стала объектом большой политики, задачей для Лаврентия Павловича Берии и НКВД.

Пантелеева и командный состав прокуроры и следователи подвергли всестороннему допросу, моряки пытались честно и объективно объяснить, что произошло, но их объяснений не приняли.

«Им нужен был живой виновник, вот чего они добивались», – понял Пантелеев, пережив долгий ночной допрос.

Потом его еще долго мучили воспоминания об одном трудном разговоре с человеком, которого Пантелеев называет «одно высокопоставленное лицо». Мог ли им быть Маленков, Берия или один из их помощников? Пантелеев не уточняет.

«Товарищ начальник штаба, – сказало это лицо, – почему наш флот не сражался? Почему фашисты могли сражаться, а мы нет?»

Пантелеев пытался объяснить сложность ситуации, но тот, кто спрашивал, слушать не стал: «Нет, нет, я с вами не согласен. Штаб не тем должен заниматься. Он должен разрабатывать активные операции и сражаться, наступать и…»

Как отмечает сдержанно Пантелеев, «по мнению этого важного начальника, штаб флота был чуть ли не виновником всех случившихся несчастий».

Оглядываясь на таллинскую трагедию с высоты прошедших 25 лет, капитан В. Ачкасов, советский военный историк, писал, что причина ее – в нежелании командования Балтийского флота, ленинградского командования или Верховного главнокомандования в Москве на свою ответственность отдать приказ об эвакуации флота.

И причины этого нежелания он понимал. Все знали, что командиры окружающих частей постоянно подвергались тяжким обвинениям – в трусости, в панике; в большинстве случаев это имело для них роковые последствия. Опасаясь расстрела, командование не решалось дать указания об отходе, пока трагический исход не стал неизбежным.

Кризис на Северном фронте

Для ленинградского командования Северный фронт (возле Финляндии) был как бы сберкассой – оно систематически с начала войны переводило войска и технику с севера к югу, юго-западу и юго-востоку от Ленинграда на фронты, буквально истекающие кровью.

Но Северный фронт не располагал неисчерпаемыми запасами живой силы. Можно, как делали Ворошилов и Жданов, брать у Петра, чтобы дать Павлу, но рано или поздно кредит истощается.

Неделями 23-я армия под командованием сначала генерала П.С. Пшенникова, а теперь генерал-майора Михаила Герасимова сдерживала финские войска на севере от Ленинграда, превосходившие ее по численности почти вдвое. Орудий у финнов было больше в 1,2 раза, самолетов – в 2,2 раза.

Но теперь положение 23-й армии становилось весьма серьезным.

31 июля финны перешли в наступление, они двигались в сторону Кексгольма, рассчитывая добраться к северным берегам Ладожского озера и расколоть надвое 23-ю армию.

Генерал Герасимов принял командование армией 4 августа. Человек, исполненный уверенности, он одним своим присутствием внушал спокойствие. Однажды специалист по строительству укреплений полковник Бычевский слышал, как он сообщал о серьезном прорыве финнов. Никаких признаков волнения, закончив сообщение, он стал насвистывать приятную мелодию из оперетты. Задача генерала Герасимова осложнялась тем, что у него не было резервов. Никаких. Все взяли для защиты южных подступов к Ленинграду. И это еще не все. Верховное командование продолжало использовать 23-ю и ее северного соседа, 7-ю армию, для укрепления разгромленного Ленинградского фронта. Это должно было плохо кончиться. Теперь, кажется, беда пришла.

6 августа финны вышли к ладожскому побережью в районе Хитола, севернее Кексгольма. Восточные подразделения Герасимова – 168, 367 и 708-й стрелковые полки, – отрезанные от западных, вели оборонительные бои севернее Сортавалы. Другая группа, 142-й стрелковый полк и 198-я моторизованная дивизия, продолжала сражаться севернее и северо-восточнее Хитола. Третья группа вела бои к югу и западу от Кексгольма.

Лишь одну дивизию можно было выделить на помощь Герасимову – 265-ю стрелковую. Финны прорвали фронт на расстоянии примерно 32 километров между дивизиями Герасимова и продвигались к реке Вуокса, чтобы обойти с тыла и окружить силы, защищавшие Выборг на новой советско-финской границе.

К 15 августа финны форсировали реку Вуокса восточнее Выборга. Возникла серьезная угроза окружения главных сил Герасимова, и не было войск, способных ему помочь. Северный фронт разваливался как раз в тот момент, когда возрастал темп наступления нацистов на юге и юго-востоке от Ленинграда.

Поскольку близость границы с Финляндией давно создавала угрозу для Ленинграда, военное командование до Второй мировой войны всегда считало север самым опасным районом. Здесь советские власти