теплой. Совсем скоро она накроет меня с головой, затвердеет и выдавит воздух из моих легких. Вопреки словам безумного культиста, Гигахрущ убьет меня и не заметит, этой безжизненной громаде нет и никогда не было до нас дела.

Часы становились все тяжелее. Тетя отдала мне их на шестнадцатилетие, широкий браслет сваливался с тощего мальчишеского запястья, но я все равно таскал их, не снимая. Последние десять циклов единственный подарок от отца был со мной, я знал каждую царапинку на стальном корпусе. Но лишь смывая с него засохшую кровь – напоминание, оставленное скальпелем сумасшедшей медсестры, – я впервые задумался, что наша связь гораздо глубже.

Тварь с первого этажа меня едва не достала. Проводнику понабилась бы лишь секунда, чтобы опрокинуть мне на голову банку со слизью. В моменте, застывшем между делениями циферблата и отделяющем жизнь от смерти, нет ничего: ни мысли, ни памяти, лишь инстинкт, бесконтрольное желание спастись, сбежать, продлить свое время еще хотя бы на один вдох. Тогда и срабатывал невидимый механизм в часах – совсем не тот, что отвечает за движение стрелок. Мне уже дважды удавалось воспользоваться им, даже не подозревая об этом, даже отдаленно не представляя, как вообще такое возможно.

Но этого и не нужно. Если достаточно лишь…

Я зажал свободной рукой нос и откинулся в бетонную кашу, зажмурившись, позволил накрыть себя с головой. Представил, как плавно ползет по циферблату секундная стрелка, как с легкостью разрезает упругий сырой бетон. Не хотелось умирать здесь. Только не здесь, не на этом этаже.

Воздух закончился совсем скоро, в тот же миг часы потянули меня за собой, и я понял, что падаю.

…Боль вспыхнула сначала в правой лодыжке, потом прострелила спину до затылка. Клацнули зубы, рот наполнился привкусом металла. Я сделал жадный вдох и открыл глаза. Светло-серое пятно на потолке – совсем свежий бетон. Желтые цифры на стене: номер блока и этажа. Сто десятый.

Я сел. Все тело болело, в ушах засел звон. Вся моя одежда покрылась затвердевшей серой коркой, мелкие капли бетона застыли у меня в волосах. Я слизал сухую безвкусную пыль с губ и сплюнул.

Часы весили как обычно. Я легко расстегнул браслет и снял их с запястья, приложил к полу. Затем подполз к стене и вдавил стеклом в бетон что было сил. Ничего не произошло.

Лодыжка горела огнем – если не вывих, то сильнейший ушиб. Я хромал по коридору к лестничной площадке. На нижних ступенях, задрав голову, стояла женщина.

– Ну что там? – крикнула она.

– Это не бытовцы, трубу прорвало, – отозвался сверху мужской голос. – Уже все лифты в бетоне, скоро по ступенькам потечет.

– Надо бежать в аварийку звонить! Хорошо, что там еще не поселили никого…

Я прошел мимо. Если это жители сто десятого, я им не завидую. Скоро трубы перестанут гудеть, но слышать над головой крики замурованных заживо сектантов им придется еще долго.

XII

«Так вы братья, красавчики?»

Я киваю, Димка бормочет что-то невнятное.

«Алина. – Она протягивает нам руку. – Распределение на фабрику легкой промышленности. Буду жить с вами».

Мы по очереди пожимаем худую ладонь, потом садимся пить подслащенную воду: Алина принесла несколько кусочков рафинада. Димка украдкой поглядывает, как она изящно закидывает ногу на ногу, на ее строгое платье с подчеркивающим талию синим пояском.

«Нравится? – заметила она и погладила пояс. – Сама сшила. Знали бы вы, как сложно достать такие цвета! А я считаю, одежда должна быть не только удобной, правда ведь?»

Она долго говорит о том, как хочет выбиться из обычной швеи и разрабатывать фасоны. Мы с Димкой рассказываем, как живется в этом блоке, что соседи здесь тихие, только совсем недавно на этажах появился какой-то дурачок, с виду безобидный, но лучше бы держаться от него подальше. Что позвонить можно от соседей, а ближайший медпункт работает на первом.

Мы смеемся над неловкими Димкиными шутками и подливаем себе еще из чайника, уже совсем не чувствуя сахара.

«А что за женщина из комнаты справа? – Алина шепчет заговорщицки и ниже наклоняется над столом. – С порога отругала меня за разбросанную обувь. Ну чисто грымза!»

Она говорит безо всякой злобы, улыбаясь, и мы, переглянувшись с Димкой, улыбаемся в ответ.

«Полина, на самом деле, хорошая», – говорю я.

«Верю, – отвечает Алина. – Думаю, ребят, мы все подружимся…»

Полина, вся перемазанная в крови, держала голову девушки на коленях, гладила по щекам, поправляла ей волосы. Все это время она просидела так, и мне не удалось оттащить ее от тела. Глаза Алины оставались открыты, но я больше не осмелился в них заглянуть. Курил прямо в прихожей, не зная, что делать дальше.

Я уже успел забыть, что Димка когда-то был в нее по уши влюблен, но так никому и не сознался. И что Алину буквально на следующий день после нашего знакомства отчитало руководство за вызывающие цвета и общую несознательность, а поясок отправился в мусоропровод с доброй частью девичьих надежд…

Вернулся Вовчик, молчал с минуту и смотрел. Лицо его ничего не выражало, лишь едва слышно скрипел от натуги железный кулак.

– Кто? – Мне даже показалось, что хриплый голос принадлежит кому-то чужому, не ему. – Убью. Скажи только – кто.

– Уже.

Потом все смешалось: сигаретный дым, холодный – только из холодильника – тюбик биоконцентрата у распухшей ноги, боль в оттянутом запястье, стакан в моей руке и мой сбивчивый рассказ. Вовчик терпеливо ждал, когда я делал паузы, долго рассматривал желтую слизь в цилиндре, кивнул и спрятал в карман значок ликвидатора. Пистолет я потерял.

Полину удалось поднять и отправить в ванную. Тельняшка долго держал спящую Иру за руку, а потом отправился выковыривать пулю из груди Бори. Тела надо будет сдать Службе быта. Поножовщина дело обычное, кто хозяин в квартире, тот и защищался. Но если найдут огнестрельное, возникнет слишком много ненужных вопросов.

Я пошел в комнату и, не раздеваясь, сел на кровать. С одежды при каждом движении сыпалась бетонная крошка, но мне было наплевать. Подмести проще, чем отмыть с линолеума кровь.

Вошла Полина, на ней был чистый халат. Села рядом. Я обнял ее за плечи, прижал к себе, почувствовал щекой влагу на ее волосах.

«Он полез помогать, когда его не просили, и погиб, – говорила она об отце. – Хочешь так же?»

Если бы мы ее тогда послушали и не спускались в шахту… Этаж бы не отключили от продовольствия и никому бы не пришлось идти под пули Сидоровича, а Димке не пришлось бы записываться в ликвидаторы. Квартира напротив не освободилась бы, и, возможно, мы бы слышали о Проводнике только как об очередной байке с верхних этажей. Нам оставалось бы жить дальше, лишь изредка просыпаясь по ночам от осознания, что мы даже не попытались никого спасти.

Я слушал ровное дыхание Полины и поглядывал