Он протянул руку, провёл пальцами по лицу Изабель, заставил взглянуть себе в глаза.

— Знаешь, счастье моё… когда я, задыхаясь, обливаясь потом, скованный ужасом тащил тебя на закорках и не боялся сгореть, а был в панике от мысли, что ты обожжёшься или отравишься дымом — тогда и понял, что ты мне дороже всего на свете. Какой бы заразой ты ни была.

Изабель грустно улыбнулась, крепче стиснув его в объятиях.

— Прости.

— Ш-ш-ш, — обняв девушку в ответ, он поцеловал её в лоб. — Ещё успеешь пожалеть о своём выборе.

— Никогда.

— Даже из-за криков Эрика де Валуа III?

— Никаких, — выдохнула она. — Эриков.

— Сколько у меня времени, чтобы переспорить тебя? Месяца три?

— Нисколько! — вспылила Изабель. — Его будут звать Густав! И отстань от меня с этим вопросом!

— Густав? — Эрик приподнял бровь. — Отвратительное имя для моего сына. Я бы так и собаку не назвал.

Изабель хотела было отпрянуть, уйти, но Эрик её не пустил.

И, если подумать, никогда не пускал, как бы она ни стремилась сбежать.

Сколько бы Эрик ни готовился к появлению ребёнка, как бы ни пытался успокоиться, но роды всё равно застали его врасплох.

Он пролистывал контракт с продюсерами, которые собрались финансировать «Люцифера», обсуждал его с тремя юристами и Гасконом, когда вдруг в его кабинете зазвонил телефон. Обычно Эрик снимал трубку с рычага и продолжал работать, но сейчас забыл об этом.

— Милый, — голос Изабель звучал болезненно, сдавленно. — Я вызвала скорую. Кажется, началось.

Эрик побледнел.

— Изабель, — прохрипел он. — Я… я… я сейчас! Не смей начинать без меня!

Он разнервничался до того сильно, что не осознал сказанного. Изабель хохотнула, после чего издала такой мучительный стон, что мужчина похолодел.

Не успев ничего объяснить коллегам, он схватил солнцезащитные очки, ключи от машины и рванул из кабинета по коридору.

Чем неумолимее приближался этот день, тем сильнее нервничал Эрик. Чтобы хоть как-то избавиться от тревоги за жизнь супруги и ребёнка, он занимался в доме мелким ремонтом, гонял слуг по бессмысленным поручениям, на работе превращался в ещё большего деспота, чем был раньше. Потому Изабель в последние пару недель ездила в Lacroix с ним — только рядом с ней он вёл себя прилично и спокойно, даже ни с кем не огрызался.

Чем пользовались и артисты, и персонал.

Сев за руль, он не с первого раза попал ключом в замок зажигания, не пристегнулся и по пути к роддому трижды пролетел на красный свет.

Он до того боялся не успеть, что приехал в медучреждение быстрее скорой.

Медики вошли в больницу с девушкой. Изабель, тяжело дыша, держалась за округлившийся живот.

Увидев мужа, девушка улыбнулась ему.

— Милый… я ведь надолго.

— Я с тобой.

Изабель хотела ответить, но тут же вновь скривилась, схватившись за живот.

— Какого Дьявола, — процедил Эрик, обращаясь к врачам, — вы стоите?! В какую палату её вести?!

— Сто… сто шестая!

Не говоря ни слова, Эрик бережно подхватил Изабель на руки и, едва ли не расталкивая взглядом всех врачей, понёс супругу в палату. Изабель, несмотря на боль, хихикала.

— Что смешного? — нахмурился мужчина, уложив её на кровать. — Рожай, а не смейся.

Но Изабель зашлась смехом. Её заставила успокоиться и отдышаться только новая вспышка боли.

— Дай мне хоть переодеться.

— Лежи. Я сам.

Изабель вскинула брови. Эрик перевёл взгляд на врача, чувствуя, что от нервов руки у него опустились, что он не способен ни соображать, ни действовать, ни общаться.

Так было до того момента, пока врач не заговорил.

— Мсье де Валуа, присядьте…

— Я тебе сейчас на шею присяду, — процедил Эрик. — У меня жена рожает! Что я должен делать?!

— Милый… успокоиться.

— Радость моя, заткнись, пожалуйста, не ты здесь врач.

Изабель виновато улыбнулась, в то время как Эрик вновь прожёг врача взглядом насквозь.

— Так, мсье, — начал доктор. — Хотите помочь — слушайте жену и не лезьте под руку.

Девушка переоделась в одноразовый халат, порой кривясь от боли и держась за живот. Акушер осмотрел её, поглядывая на часы — определял частоту и продолжительность схваток.

О деторождении Эрик знал достаточно, чтобы захотеть отчитать Изабель после выписки. Раз схватки идут активно и часто, значит, она несколько часов игнорировала боль и неприятные ощущения.

Дура. На какой же дуре он женился!

— Милый, — прохрипела Изабель, лежа на акушерской кровати.

— Жизнь моя? — просипел Эрик, утратив контроль над голосом.

— Принеси, пожалуйста, воды. Жутко хочется пить.

Эрик подскочил и вылетел из палаты, едва не сбив с ног медсестру. Вместо того, чтобы набрать воды из кулера или раковины, мужчина скупил все бутылки, что были в аптеке. Увидев это, акушер принялся ругать мужчину, но Эрик тут же взорвался на врача. Он даже не запомнил, как оскорбил его — все его мысли вертелись вокруг Изабель, их ребёнка и родов, которые девушка несколько часов терпела.

И все эти тревожные часы слились для мужчины в жуткие, полные бесконечного страха чёрно-белые фрагменты.

Когда Изабель вскрикнула от боли, Эрик едва не рухнул в обморок. Удержаться на ногах ему помогли только сила воли и отрезвляющий ужас за жизнь жены.

Эрик поклялся, что если Изабель сейчас умрёт, то он отправится следом за ней.

И, испытав к девушке прилив удушающей нежности, он опустился рядом с ней на колени, обнял её, поцеловал в лоб. Изабель сжала его плечи, ткнулась носом в грудь, тяжело, часто дыша. От боли у неё на глазах выступили слёзы, она просила Эрика сказать, что он любит её. И он говорил, сопровождая каждое слово поцелуем.

Он не выпустил её из объятий, даже когда от боли девушка стиснула его так крепко, что у мужчины хрустнули кости. Не выпустил, когда она в перерывах между мучительными схватками плакала, прижавшись к нему.

Эрик потерял счёт времени. Он не помнил, как за окном стемнело, не заметил, что сменилась медсестра. Он ничего не видел, кроме Изабель, ничего не слышал, кроме её сдавленных криков.

И очнулся он лишь когда в палате раздался громкий, полный обиды на шлепнувшего его врача, плач младенца.

Эрик посмотрел на малютку. Маленький, весь розовый и такой невыносимо хрупкий, он жмурился, сжимал кулачки, пинал ножками воздух, заходясь в истошном крике.

Как это было немелодично.

И в то же время ничего прекраснее Эрик не слышал.

Он не шевелился, когда мальчика, такого недовольного и возмущённого, положили на грудь Изабель.

— Здравствуй, — тихо, слабо произнесла она, проведя кончиком пальца по носику младенца, его щекам, лбу.

Мальчик умолк, глядя на мать.

— Эрик, милый, — устало улыбнулась