Изабель наблюдала за каждым действием мужчины.

Она так любила его мрачное жилище.

Она так сильно ненавидела его.

Каждый проведённый здесь день был полон покоя, тишины, умиротворения и безопасности. Словно жизнь пластиковых фигурок в стеклянном шаре.

Настало время его разбить.

Освободить Эрика.

Не допустить, чтобы он снова вернулся в свою подземную гробницу.

— Хороший мой, — она улыбнулась, взяв за ручку старинный стеклянный фонарь с корпусом из бронзы. — Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится?

Он не успел ответить. Размахнувшись, девушка разбила фонарь об стол. Прозрачная жидкость растеклась по ковру, шкафу, бумагам, попала на диван. Комнату наполнил резкий запах керосина.

— Твоя старомодность.

Эрик рванул к ней, но было слишком поздно. Изабель схватила подсвечник, бросила в керосин горящие свечи.

Пламя ярко вспыхнуло, обдав девушку жаром. Эрик в ужасе отпрянул, невольно закрыв шрам на лице рукой. Сухая мебель, книги, партитуры, ковры быстро занялись огнём, загорелись с сухим треском.

Огонь взревел, высекал искры, пускал чёрный дым.

— Изабель!

— Раз не можешь жить со мной, — произнесла она, и по её лицу потекли слёзы, — так умри со мной!

Эрик заскрежетал зубами.

Пламя пожирало всё, что он так долго, так кропотливо создавал.

И, улыбаясь, Изабель расправила руки в стороны, позволяя огню поглотить себя.

Глава 34

Гаскон не спешил уходить из театра.

Выбравшись из бесконечных подвалов, он доплёлся до своего кабинета и рухнул в кожаное кресло. Собственная исповедь лишила его сил, воскресив давние, похороненные глубоко в сознании воспоминания. Гаскон не испытывал сочувствия к убитым, не чувствовал себя убийцей. Он восстанавливал справедливость. И пусть его осудит хоть целый мир, в собственных глазах он был чист.

— Дура.

Сжав губы, Гаскон дрожащей рукой поднёс сигарету ко рту и закурил.

— Какая же ты дура, Идо.

Слёзы сами катились из глаз. Тяжёлые, несдержанные, неконтролируемые. Гаскон утёр лицо рукой, но успокоиться не мог.

Он знал, что потерял их.

Знал, что из-под земли больше никогда не вернётся его старый друг.

Знал, что в театре похоронила себя заживо вредная девчонка, которую он проклинал после каждого визита.

Эрик и Изабель.

Он так надеялся, что влюблённость в Изабель вернёт Эрика к жизни, что он примет на себя обязанности директора, что его безумию придёт конец.

Но чудес не бывает.

Гаскон устал. Он так смертельно устал от бессилия, от своих обязанностей, от тайн, от давящей ответственности. Он — простой секретарь. Не больше, не меньше. Только сумасшедший мог поставить его на должность, с которой он едва справлялся.

Малышка так молода. Она так мечтала о славе, так старалась над каждой своей постановкой.

Один раз Гаскон уже вытащил её из подземелья. Теперь она сама не пойдёт за ним.

Чтоб тебя, Валуа. Сам превратился в живой труп и других за собой тянешь.

Стиснув зубы, Гаскон зарылся пальцами в волосы, уперев локти в стол.

Горько. До чего же горько.

Мужчина сидел, погрузившись в свои мысли, прокручивая раз за разом свои ответы на её вопросы. Мог ли он помешать им обоим? Мог ли вытащить?

Мог ли помочь?

Нет.

Но это не означало, что Гаскон не мог себя винить.

Думая об этом, он не сразу обратил внимание на дым, поваливший из тонкой щели в стене. Из-за крепких сигарет обоняние Гаскона давно притупилось, так что запах дыма он ощутил, только когда у него заслезились глаза.

Он вздрогнул, огляделся и рефлекторно поспешил открыть окно. Ледяной ветер, ворвавшийся в кабинет, тут же отрезвил Гаскона, привёл в чувства.

Подвал горит.

Чёрт.

Он, как назло, запер за собой дверь в потайной проход.

Теперь только Валуа мог открыть секретные двери.

Чёрт. Чёрт! Чёрт!!!

Стиснув зубы, Гаскон схватил стул и ударил им что было сил по секретной двери. Безрезультатно. Только стул разлетелся на части.

Трясущимися руками, он схватил телефонную трубку и, не попадая по кнопкам, пытался набрать номер пожарных.

Давай же. Идиот, попади в кнопку!

Он застыл, услышав, как стена сама собой отъехала.

Гаскон похолодел, когда подземелье плюнуло в его кабинет сажей, копотью, пеплом и едким дымом.

Эрик, спотыкаясь и кашляя, ввалился в кабинет, тяжело рухнул на колени. На закорках он держал лишившуюся чувств Изабель.

Пламя опалило её платье, волосы, на лице и руках был толстый слой копоти. Благо, обошлось без ожогов. Валуа же, не считая того, что сейчас жадно хватал ртом морозный воздух, выглядел вполне сносно.

Гаскон тут же пришёл в себя от наваждения.

— Валуа… какого Дьявола?!

Эрик зыркнул на него, после чего склонился над Изабель, похлопал её по щеке.

Ничего. Ноль реакции.

Эрик склонился, набрав в лёгкие воздуха, и, открыв ей рот и зажав пальцами нос, выдохнул изо всех сил.

В какой-то момент Гаскон испугался, что девушка не отреагирует.

Но Изабель закашлялась, схватившись за горло.

— Жива, идиотка?

— Кха… кха…

— Знал бы, что у тебя нет мозгов — прибил бы в первый же день в театре.

Он хотел подняться с пола, но Изабель, сделав над собой усилие, схватила его за руку, стиснула в объятиях. И, вытащив из кармана связку ключей, швырнула их в пылающий подвал.

— Гаскон, скорее! Закройте дверь!

Гаскон послушался. Прежде, чем Эрик смог отстраниться от Изабель, вырваться из её мёртвой хватки, он с громким, выразительным щелчком запер потайную дверь.

Во взгляде Эрика отразилось столько ужаса, когда дверь перед ним закрылась, что Гаскону на мгновение стало его жаль.

В следующую секунду Эрик посмотрел на Изабель с таким хмурым видом, будто решал, добить её или оставить в живых. Девушка по-прежнему сидела на полу, хватаясь за горло и с трудом дыша. И в то же время она сияла от счастья.

Вот засранка! Это она устроила пожар!

— Ты… — процедил Эрик, чуть ли не задыхаясь от ярости. — Безмозглая, тупоголовая идиотка. Ты что устроила?!

— Кха… кха…

— Лишь боги ведают, как я тебя ненавижу.

— Ненавидь, — Изабель мягко улыбнулась, проведя ладонью по лицу, размазав сажу. — Я сказала, что вытащу тебя. Я это сделала.

Мужчина скрежетал зубами, глядя на девушку.

— Потому что люблю тебя, Эрик. Больше жизни.

Его взгляд смягчился — всего на мгновение — после чего натянутая струна внутри него лопнула. Эрик разразился до того витиеватой, до того сочной руганью, что обогатил французский язык новыми словоформами. Изабель в течение нескольких минут слушала, кто она, для чего существует и куда ей идти вместе со своими опрометчивыми решениями.

И, слушая его, Гаскон потёр лицо рукой, расхохотавшись.

Он сделал это зря, потому