Однако Гаскон был счастлив.

— Что смешного, дегенерат?!

— Узнаю, — Гаскон утирал слёзы, хватаясь за живот. — Узнаю прежнего Валуа, а не этого расфуфыренного пижона!

— Да как ты смеешь?..

Но Гаскон не прекратил смеяться. Напряжение, стресс и ужас последних часов вылились в истерику.

Найдя в себе силы, Изабель поднялась на ноги, тронула Эрика за руку. Он демонстративно отдёрнул ладонь, обдав её презрительным взглядом.

— Ты сожгла всё, над чем я работал годами.

— Ещё напишешь.

— Ты лишила меня лучших инструментов.

— Купим новые. Ещё более совершенные.

— Ты. Лишила. Меня. Дома.

Изабель вздохнула, опустив голову.

— Я думала, твой дом — там, где я, — ответила девушка, после чего Гаскон замолчал. — Я же… была счастлива с тобой и в подвале, и в мансарде.

Эрик не ответил. Изабель вздохнула.

— Ты вправе меня ненавидеть, но… главное — живи. Умоляю тебя. Ты слишком долго горел в Аду.

Он отвёл взгляд в сторону, до боли стиснув зубы.

— Она права, Вал…

— Гаскон, — прорычал Эрик. — Заткнись.

Только приглядевшись к нему, Изабель заметила, что его трясло. Ещё бы. Эрик панически боялся огня: порой он подскакивал среди ночи, думая, что по-прежнему горел, порой его ожоги ныли так, словно пламя снова их коснулось.

А Изабель устроила ему проверку на прочность.

Теперь она сама себя ненавидела за эту безумную идею.

Подойдя со спины, девушка мягко обняла мужчину, вдохнув запах дыма, который пропитал рубашку.

— Если сможешь простить меня, — произнесла она, — знай: я всегда буду ждать тебя. Ждать в своей чёртовой мансарде.

Помедлив, она чуть тише добавила.

— Мы. Мы будем.

Закрыв глаза, она ушла из кабинета, чувствуя ноющую боль в каждой мышце и бесконечную усталость.

Наступила весна. С запозданием, но не менее долгожданная, тёплая, ласковая. Теперь обогреватель Изабель включала только в очень холодные ночи, просыпалась в залитой золотым светом квартире и сменила тёплые свитера на лёгкие блузки.

С момента пожара прошло не так много времени, но достаточно, чтобы у девушки начал расти живот. Поэтому она решила распрощаться с узкими брюками, туфлями на каблуках и переработками. Гаскон не возражал, в конце концов, он был в долгу у Изабель, а Эрик…

А Эрику она старалась не попадаться на глаза. Работала со старыми постановками, пряталась у себя в кабинете и всё не решалась показать ему законченный сценарий.

Сценарий «Люцифера».

Впрочем, мужчине было не до него.

Почти сразу после пожара он сообщил всем СМИ о своём чудесном спасении. Рассказал им, будто бы все эти пять лет лечился от ожогов в Германии, а не сообщал о себе, потому что долгое время находился в крайне тяжёлом состоянии. На всех фотографиях он был в повязке вместо маски, накладывал грим.

Свою ложь от подкреплял поддельными документами, счетами за лечение, показаниями подставных свидетелей.

Читая об этом, Изабель понимала, что Эрик ей не лгал. У него действительно был способ вернуться к людям. Наглый, рискованный и дерзкий способ. Под стать самому Эрику.

Когда ему сообщили, что в его театре поселился Призрак Оперы, Эрик лишь расхохотался и пообещал «уберечь дорогих зрителей от всякого зла». Старые фанатки Эрика были в восторге, а Изабель скрежетала зубами от ревности.

Каждую статью о нём она вырезала и складывала в ящик стола. И каждый раз при одном воспоминании об Эрике сердце пронзала игла ревности и горечи.

Нет. Не вернётся он к ней. У него море фанаток, ему не до неё.

Думая об этом, Изабель пролистывала «Люцифера», в который раз заметив, что главная героиня — милосердный ангел — вышла слишком вспыльчивой, слишком пугливой, слишком ревнивой. И странно знакомой.

За этими размышлениями её и застал Гаскон. Он вошёл, перед этим постучавшись, приблизился к столу и опустил на него небольшой листок.

— Ну, как ты, Идо?

Изабель подняла на него взгляд.

— Всё хорошо.

— Валуа не приходил?

— Нет.

Голос Изабель звучал бесцветно, устало: девушка сдерживалась, что было сил. В последнее время из-за беременности и холодности Эрика она стала до того чувствительной, что могла разрыдаться даже из-за пролитого на пол молока.

— Завтра его зовут на интервью на федеральный канал, — произнёс начальник. — Все из театра приглашены. Это твой пропуск, — он постучал пальцем по картонке.

Изабель застыла.

— Я? Н-но…

— Пойдёшь, — отрезал Гаскон.

— Он вспылит, если меня увидит.

— Идо, — выдохнул начальник. — Валуа импульсивен, но не идиот. Не бойся. Никого он в студии из-за тебя не повесит.

Изабель на мгновение отвела взгляд, сжав губы.

— Я… боюсь, что он взбесится на меня.

Гаскон хмыкнул.

— Конечно, взбесится. Идо, он вообще сейчас срывает зло на каждом, потому что одна маленькая истеричка даже не смотрит на него.

— Я, — прохрипела девушка, — виновата перед ним.

— Идо, — Гаскон потёр губы — он хотел курить, но при Изабель больше не дымил. — Ты с ним в первый раз ссоришься?

— Нет.

— Так приходи. Миритесь. И приглашаю вашу троицу в свой дом на барбекю.

Троицу?

Изабель густо покраснела, невольно коснувшись рукой живота.

— Ладно, — вздохнула девушка. — Я приду.

— Славно, Идо.

— Мсье де Валуа, с момента вашего возвращения вы так и не рассказали, что с вами случилось. Наши зрители засыпали нас просьбами допросить вас, так что, будьте уверены, уйдёте отсюда вы только с боем.

Ведущая засмеялась, Эрик — тоже. Он был спокоен, расслаблен, излучал чистейшую уверенность в себе. Интервью, студия, зрители, операторы с камерами нисколько его не нервировали.

Но в следующую секунду он стал серьёзным.

— Хорошо. Что бы вы хотели узнать?

— Всё! С самого начала.

Мужчина вздохнул.

— Полагаю, мне не нужно повторять историю с пожаром. Это неоднократно освещалось в новостях. Знаете, я удивился, узнав, что каждый год в тот самый день театры Франции не проводят постановок. Это так… трогательно, — он прокашлялся в кулак. — Да… там были жертвы. Много. Кого-то не удалось опознать. Видимо, мой кузен что-то перепутал и решил, что я погиб. На самом деле тогда врачи отправили меня на частном самолёте в Германию для более профессионального лечения.

— Германию? Там вы пробыли все пять лет?

— Да, — хмыкнул Эрик. Он лгал так искренне, что ему невозможно было не верить. — Французский забыл zum Teufel.

Глаза ведущей засияли. Изабель закусила губу, сверля её ненавидящим взглядом.

С ней Эрик хотя бы разговаривал.

— С Этьеном — моим кузеном — я тоже не мог связаться, — Эрик очень выразительно вздохнул. — Мой друг, Гаскон Мартен, посоветовал мне не отправлять никаких весточек в Париж. Как оказалось, мой дом подожгли. И, пока я не знал, где мои враги, самым правильным