Все это перевернуло мои убеждения с ног на голову. Я теперь даже на деревья смотрел иначе. То есть, представляете, как мы выглядим с точки зрения дерева? Хм…

Но хладнокровно разделать труп, как Адель, я бы точно не смог.

– Наставницу попрошу, – проворчал я тогда, хорошо понимая, что Шериада, скорее всего, откажет. Или лениво поинтересуется: «А что мне за это будет?» Это в ее духе.

Но Криденс поверил.

– Принимается. Не хочу отдавать свою голову в коллекцию Повелительницы.

– Голову? – Мы же, вроде, говорили о сердце.

– Ну да. А, так ты еще не видел ее знаменитую коллекцию заспиртованных голов? Исключительное зрелище. Все принадлежат магам – врагам Сиренитти или ее ненаглядного брата. Повелительница любит показывать ее волшебникам, в верности которых сомневается.

Я бы, пожалуй, не поверил, если бы речь шла не о Шериаде. Ее эксцентричность действительно поражала воображение.

– Поэтому не бойся, – закончил Криденс. – Тина в безопасности. Между прочим, она точно твоя сестра? Вы совсем не похожи.

Да, ни внешностью, ни характером. Тина шла на риск легко, словно танцевать на лезвии судьбы было ее призванием.

А когда я случайно увидел портрет Криденса, нарисованный ее рукой, то понял, что к Ворону она вовсе не равнодушна.

Боже ты мой! Иногда мне кажется, у моей сестры в голове совсем пусто.

Встречались эти голубки только в поместье, как мы и договаривались. Криденс сначала посылал за Тиной карету, потом понял, что в карете к сестре еду я, а потом целый час, а то и два до поместья объясняю, какой Криденс на самом деле опасный. Тогда Виета стал открывать порталы.

На четвертый день сестра явилась в библиотеку, где я занимался, и с порога заявила:

– Хватит подглядывать.

Я еле успел «погасить» карманное зеркало, в которое смотрел за ней и Криденсом и постарался принять насколько возможно невинный вид.

– Тина! Я и не знал, что ты здесь. Но как? Я не слышал кареты.

– Иди к черту, Эл! Ты никогда не умел лгать. Все ты знаешь. И подглядываешь. Говорю тебе: прекрати, – она подошла ближе и буквально вырвала у меня зеркало из рук. – Ага! Я так и знала! Это же волшебное?

– Знала? Криденс тебе сказал, не так ли? Тина, ты помнишь, что он очень, очень опасен?

Первый раз о новом ухажере я рассказал сестре в первый же день – навестил маму, заодно забрал сестру в поместье. Якобы Тина рисовала парадный портрет Шериады. Да, каждый день на этой неделе.

Маме не стоило знать всей правды.

Тине же я тогда описал – в сильно сокращенной версии – все, что о Криденсе знал. Что он, вообще-то, презирает людей. Что он может убить походя, для развлечения (тут я палку, конечно, перегнул: никогда Криденс при мне ничего подобного не делал). Что он просто желает удовлетворить свое любопытство, а Тина для него – не более чем забавная игрушка.

– Чудесно, – сказала тогда, в карете, сестра. – Он для меня тоже.

У меня волосы дыбом встали от таких слов.

Моя дорогая беспомощная сестра – любительница интриг. Мир уже не станет прежним.

Как подобные отношения смогли перерасти в любовь – бог знает. Вот у нас с Алией все понятно: мы насмотреться друг на друга не можем. А эти двое только мерзнут в зимнем парке и постоянно хохочут. Постоянно! Никогда не думал, что Криденс такой веселый.

Сейчас Тина смотрела на меня, пылая праведным гневом.

– Во-первых, он чуткий и добрый. Ты его просто не знаешь.

– Я-то? Мы вместе учимся, и я точно знаю, что на него не просто нельзя положиться – он предатель. И его семья – предатели, их даже казнили недавно за государственную измену.

Тину это нисколько не впечатлило. Я и не думал, что моя сестра настолько упрямая.

– А во‑вторых, – продолжила она, – я его люблю. И мне все равно, что ты об этом думаешь. Слышишь? Все равно. Это мое дело. Не твое.

Ненавижу, когда она так говорит. Как будто мы больше ничем не связаны. Как будто меня не существует.

– Тина, я твой брат и обязан защища…

Она вмиг оказалась рядом и закрыла мне рот ладонью.

– Эл, ты же желаешь мне счастья?

Я кивнул. Она отняла руку и отступила на шаг.

– Тогда не вмешивайся. И, кстати, Криденс ничего мне не говорил. Я сама догадалась. Серьезно, твой взгляд в спину невозможно не почувствовать.

Я сделал мысленную пометку проверить заклинание: наверняка где-то ошибся. Иначе Тина ничего не заметила бы.

– Тебе шестнадцать, – напомнил я.

– Да! Да, мне шестнадцать! А через два года восемнадцать! И…

– Вот через два года можешь делать все что угодно. А сейчас…

– А сейчас, дорогой брат, – улыбнулась Тина, – я говорю, что хочу поцеловать твоего одногруппника, который тебе совсем не друг. И если честно, мне все равно, что ты об этом думаешь.

По комнате пронесся ледяной ветер, и только побледневшее лицо сестры умалило мой гнев.

– Тина, пожалуйста!

Она со вздохом села на подлокотник моего кресла, заглянула в книгу и тут же отпрянула.

– Боже, что это за образина?.. Эл, не превращай заботу в тюрьму. Я люблю тебя. Но поверь, я знаю, что делаю.

Я не мог возразить, когда она вот так сидела рядом и смотрела на меня выжидающе. А что следовало делать? Настаивать? Требовать благоразумия? От шестнадцатилетней девушки, бывшей школьницы? Я боялся, что если продолжу, а она снова заупрямится, то я потерю ее, как Рая. Если бы и Тина от меня отвернулась, меня бы это сломало.

Точку в этом споре неожиданно поставила Шериада, которая как обычно свалилась нам на голову, как первый снег. Однажды вечером она просто вышла из стены библиотеки, пошутив: «Я только проверить, ты, Элвин еще без печати Руадана или уже с ней?» Конечно, заметила зеркало, в которое я бессовестно подглядывал. Забрала, посмотрела, хмыкнула. И вызвала потом Криденса в библиотеку.

– Знаешь что, Виета, эта девочка мне тоже нравится. Из нее вырастет та еще стерва, прямо как я. Так что говорю прямо: пальцем ее тронешь – и жемчужиной не отделаешься, ясно?

Криденс посмотрел на меня, в выражении его лица не читалось никаких эмоций. Он ответил:

– Да, миледи.

Шериада усмехнулась.

– Насчет пальца я буквально. Элвин, когда у вас возраст согласия?

– Что, миледи?

– Совершеннолетие когда?

– В восемнадцать, миледи.

Шериада задумчиво разглядывала Ворона.

– Целоваться ты им разрешаешь, Элвин?

Я не стал удивляться, откуда она знает, что все происходит с моего молчаливого согласия. Или,