ты собираешься дальше делать, Ларик?

— Честно?

— Да. Только налей ещё этой амброзии… — Ольга глупо хихикнула в ладошку, — я, Ларик, похоже уже немного пьяная. Надо было колбасы копченой лучше припасти. Но я же хотела по-культурному. Как принято у нас там. Хотя потом, когда нажруться, они все хлещут эту армброзию, — Ольга снова хихикнула, — прям из горлА,… без лимонов этих. А от тебя очень приятно пахнет лимоном. Ну, признавайся, что ты удумал? Я же понимаю, что ты не простой мальчишка… а очень даже перспективный. Что удумал? — Ольга почти навалилась на него с бокалом в руке. — Давай выпьем, чтобы… проще было. Давай, чтоб совсем просто? Да?

— Ага-а-а, — Ларику пришлось её усадить в кресло, которое и у него слегка плавало перед глазами, чтобы не держать её на весу рукой.

— Ну! Я жду!

— Чего ты ждёшь?

— Твою тайну.

— Да нет у меня никакой тайны. Женюсь — и делу конец.

— Как это… женишься?! На ком?

— Да что, девчонок, что ли нет? Вон их, скучающих, какие толпы бродят везде. Только свистни.

— Ага. И одна из них сидит у тебя уже в клеточке дома? Правильно я понимаю?

— Да ничего ты не понимаешь. Эта клеточка на крепком замке и со свирепым сторожем.

— И кто сторож?

— А вот это без пол-литры не понять.

— Без пол-литры? Хорошо! Лезь теперь в тот ящик, тоже мне — бар он у них называется! Смешно! Баров они и не видели! Там ещё есть бутылка. Надеюсь, с ней мы во всём уж разберёмся. Это понадёжнее пол-литры твоей будет Открывай! — Ольга поняла, что одной бутылки им «ни то, ни сё» при таких разговорах. Ларик зубами нетерпеливо оторвал жестяную пробочку, не до конца отвинтив её и слегка порезал губу об оставшийся поясок пломбы.

Хватило ровно на три двойных полных порции. И выпили они эти три порции почти сразу, одну за другой. Ольга, чтобы окончательно сблизиться с Лариком, а Ларик, чтобы расслабиться. В конце концов, он давно смотрел на эту бабу. Ну, и что ему мешает расслабиться и окончательно уже на сегодня усыпить совесть, которая пугливо где-то присутствовала, как и звенящий в ухе голос Леона: «Держи на поводке… Не промахнется», — они ещё немного притормаживали Ларика.

— Понимаешь, Ларик, жениться надо с толком. Жизнь, сволочь, такая короткая штука! Не успеешь оглянуться — четвертый десяток мимо промчал. Понимаешь? И никому ты не нужна, — Ольга всхлипнула. — А у меня столько возможностей, Лёня, столько возможностей, даже сама не знаю, сколько их у меня, — ни Ольга, ни Ларик не заметили, как она оговорилась.

— Ну, чё ты мелешь? Нужна ты. Очень даже, может, кому-то нужна, — Ларик слегка приобнял её, утешая.

— Кому, Ларик? — Ольга, прижавшись к нему, беспомощно подняла лицо к нему.

— Ну, кому? Ну, никто бы не отказался… от такой… — и кто-то внутри Ларика выговорил: «чернобурки», — Ларик чуть очередным своим лимончиком не подавился, услышав, что говорят его губы. Но Ольга, казалось, не расслышала сомнительный эпитет в свой адрес.

— Ты талант, Ларик. Это мне Лёня сказал. Он умный, только слишком уж хитрый. Его голыми руками не возьмёшь. Вообще не понятно, какими его руками взять можно?

— А я вот знаю, какими его можно руками взять.

— Да? И какими же? — Ольга пытливо вглядывалась в лицо Ларика, которое немного было туманным, и всё более и более расползалось с очередным бокалом армянского пятизвёздочного.

— У тебя таких нет. Это точно.

— Каких таких? Нормальные у меня руки, — надула капризно губы Ольга. — А у тебя такие красивые руки, большие, обожаю большие сухие руки, и горячие такие, — Ольга прижала его ладонь к своей щеке и блаженно зажмурилась. — Я всё для тебя сделаю. И сцену, и хор, и славу, и известность… за эти вот руки. Ты понимаешь меня? Я тебе нужна?

— Наверное, да. А ты, что? Хочешь меня, что ли, так виснешь на моём ремне?

— Хочу?! Да! Хочу! Разве непонятно?!

Ларику снилось, что струя холодной воды из уличной колонки с огромным напором бьёт, но он никак не может припасть к ней губами. Струя всё отодвигалась и отодвигалась от него, даже не замочив его ноги, а горло уже стало таким сухим, что стало болеть, он проснулся, и не сразу смог пошевелить языком во рту. Наждачная бумага была во рту, а не живой язык.

— Черт! Где это я? — с трудом повернув, затекшую от неудобного положения головы, шею, он увидел за спиной тело. Тело было женским и слегка похрапывало, выводя носом какое-то бухтение. Ларик приподнялся, чтобы познакомиться с дамой, и обратно рухнул в кровать.

Это сопело тело Ольги Павловны Синицыной, совершенно голое, как впрочем и его тело, тело Арсеничева Иллариона Николаевича, у которого сегодня по плану должна быть ответственная репетиция с хором. Возможно, от этой мысли Ларик сразу почувствовал, что голова у него просто раскалывается от чего-то, потом промелькнула неутешительная мысль про угрызения совести, и даже страха перед свершившимся фактом, — а то, что она у него раскалывается от бутылки выпитого натощак коньяка он сейчас не мог не только предположить, но и вспомнить чётко прошлый вечер не мог.

Возникла мутная мысль: «Говорил же Леон, что коньяк надо пить наперстками и понемногу. Чтобы сосуды не слишком расширялись, потому что потом они слишком сузятся обратно, или что-то такое подобное…» — Ларик точно не помнил. От водки голова у него так никогда не болела.

Не очень вращая шеей, он огляделся и увидел полоску света под дверью возле входа, слышалось журчанье воды из сливного бачка.

— Затворы воды и тут в дефиците, — мелькнула и пропала деловая и почти трезвая мысль. Предстояло пройти эти несколько метров до спасительного душа, в котором, он смутно это вдруг вспомнил, он вчера мылся с женщиной, — то есть… с Ольгой Павловной?!

Стараясь не разбудить её, Ларик поднялся и кое-как встал с кровати, сильно покачнувшись при этом, но удержался, оперевшись на стену.

— Это же полный попадос! И полный пи*дец! Откуда у них здесь вода-то течёт, бляха-муха, воняет от неё, как из канализации? — потом эта вонючая застоявшаяся в старых трубах водяная пробка прошла, и вода запахла, как обычно — хлором. Запах такой привычный, казалось бы, с детства, сейчас вызвал приступ тошноты, Ларик, пересиливая себя, сделал пару глотков и прополоскал рот, чтобы нормально зашевелился язык. Мало-помалу теплая вода из душа начала приводить тело в чувствительность, в голове яснело, но то, что без аспирина сегодня не обойтись, и ежу в лесной норе стало понятно.