Почувствовав резкий рывок, я вскрикнула. Палач грубо поднял меня и прижал огромной рукой за шею к себе. Что то мелькнуло, и я испустила вздох боли, а скосив глаза, увидела, что к моему сердцу приставлен кинжал, а из под кончика лезвия, утопающего в коже, выступила кровь. Я скривилась и застонала, сжав челюсти. Маги сразу выставили щиты в попытках огородиться от вампира.

Высокая фигура в длинной чёрном плаще не спеша приближалась к нам. Его глаза горели алым, таким ярким, что люди отпрянули в страхе. Лицо Маркуса было перекошено от злобы. Я чувствовала его ярость, она так жгла внутри меня, что стало больно. Он приподнял в стороны руки, и по земле, укрывая белоснежные хлопья, потянулся чёрный туман.

Он стелился плотным слоем, словно живой он заполнял собой всё пространство, расползаясь от вампира в стороны. Вороны оживлённо закаркали, а стражники в ужасе попятились. Иные побежали, расталкивая остальных и бросая упавших товарищей, но потом они замирали не в силах пошевелиться, и чернота настигла их, высасывая жизнь, оставляя лишь парадные доспехи, да скелет, обтянутый тонким слоем истлевшей кожи.

Они умирали один за одним, не в силах сбежать. Они знали, что смерть пришла за ними, неотвратимая и жестокая. Никто не спасся. Я слышала их крики ужаса и боли. Умирая в муках, они ощущали, как заживо гниют и разрушаются их ткани. Они знали, что пришёл конец. И каждый вопль ужаса отдавался во мне удовлетворением.

Маркус подошёл так близко, что я смогла разглядеть его лицо. Он был сосредоточен и пытался изо всех сил сохранить самообладание, но встретившись со мной взглядом, он на секунду дрогнул, и меня с головой затопил его страх.

Мне хотелось обнять его, успокоить, сказать, что всё будет хорошо, инстинктивно избавить его от той тьмы, что он ощущал, но вместо этого я могла только стоять и трястись, как осенний лист на шквальном ветре. В одно мгновение меня могло оторвать и унести навсегда.

Я вдруг осознала, что могла его сильно навредить! Пока завеса истончилась, и шёл снег, маги могли навредить Маркусу, и даже убить его… Я должна успокоиться, нельзя было допустить, чтобы ему причинили вред, вот только как? Меня больно держали за горло, сдавливая рукой, а клинок у сердца мог в любую минуту лишить меня жизни, но я просто обязана сделать то единственное, что пока было в моих силах.

Сосредоточиться и успокоиться было задачей нереальной. Но он здесь, он прилетел, значит, придумает, как меня вытащить. Нельзя допустить, чтобы из-за меня всё пошло под откос, только не сейчас…

Приложив все имеющиеся у меня силы, я закрыла глаза и попыталась глубоко дышать, успокаивая нервы и представляя, как проясняется небо. Время замедлилось. Я чувствовала хлопья снега на лице, они таяли, оставляя неприятный холодок, но их становилось всё меньше, пока снег не закончился вовсе. Я открыла глаза, огляделась и чуть не испустила стон облегчения, заметил солнце. Оставалось надеяться, что этого хватит.

— Что тебе тут нужно? Дела Ларминии не касаются вампиров! В договоре не было этого пункта! — храбрился Харфин. Он пытался говорить твёрдо, но в его голосе явно слышались нотки страха.

Чёрный туман дошёл до помоста и пополз вверх, но наткнувшись на защиту, начал словно прилипать к ней, медленно двигаясь вверх. Послышались крики и возня, люди в панике пятились, даже палач вздрогнул, больно ткнув ножом в кожу. Я поморщилась, но заставила себя смотреть на вампира, не смея нервничать.

Он здесь. Он спасёт меня. Спокойно…

— Отпустите её. — Еле сдерживаясь, процедил Маркус угрожающим тоном, и я будто впервые услышала этот голос. Холодный, злой и совершенно нечеловеческий, отдающий словно низким шелестящим эхо.

— Ты нарушаешь договор!

— Повторяю. В последний. Раз. — Он слегка наклонил голову и оскалился, глядя исподлобья на Харфина, и чёрный туман стал плотнее.

— Мы знаем, что она тебе что-то наобещала, и у неё… у неё есть клыки! — расхрабрился кто-то из присутствующих, — и если проткнуть ей сердце, то она умрёт, как умирают низшие вампиры!

Маркус перевёл взгляд на говорившего, и тот мгновенно заткнулся.

— Если ты подойдёшь ближе, то Амелия умрёт, — вышел вперёд Харфин, — она вам ничего не должна, возвращайся домой.

На площади стремительно потемнело, и воздух заискрился алыми всполохами. Я ощутила магию, и барьер между нами усилился.

— Если хоть что-либо с ней случится, — понизил голос вампир, — я уничтожу весь город. Умрут все до единого жителя, и умирать будут страшных муках. А потом я достану всех ваших родных, где бы они не находились, и убью их. Никто не скроется и не сможет сбежать. Никто не сможет спасти свою никчёмную жизнь. Уверены, что желаете заплатить такую цену?

Раздались неуверенные возгласы, но палач лишь сильнее прижал нож к коже, ещё глубже вонзаясь в неё. Я вскрикнула и ощутила дикую вспышку ненависти. Я понимала, что Маркус ничего не мог сделать, пока клинок у моей груди. И он это понимал. Одно мгновение — и я мертва. Нужно было что-то соображать.

— Зачем она тебе? — услышала я голос Аарона, но в нём не было ни страха, ни злости, ничего. Он просто хотел понять.

Маркус посмотрел на меня, и я еле заметно кивнула.

— Амелия, — прошелестел он потусторонним голосом, — моя избранница. Мы обвенчаны, и она принадлежит мне.

— Не может быть!

— Невероятно!

— Так не бывает!

Сзади раздавались возгласы, люди были в смятении и не понимали, правда это или нет. Аарон посмотрел на меня, нахмурив брови.

— Это… это правда? — недоверчиво спросил он. — Вы вместе?

— Да, — подтвердила я, и в его глазах отразилось смятение.

Ошарашенный Аарон перевёл взгляд на Маркуса и на его лице проскользнуло понимание. Он повернулся к первому советнику и опять попытался воззвать к голосу разума:

— Отец, не совершай того, о чём потом пожалеешь. Это безумие, оно просто того не стоит!

— Не лезь, сын, — оттолкнул его Харфин и в упор посмотрел на меня, а потом перевёл на вампира задумчивый взгляд, но уже через секунду не смог сдержать улыбку, — теперь-то я понимаю… но ты в ловушке, не так ли, вампир? Если она умрёт, то ты все потеряешь. И если ты промедлишь хоть секунду, палач вгонит лезвие ей в грудь. Держите барьер! — Приказал он магам, и я ощутила приток энергии в щиты, отделяющие меня от спасения.

Я чувствовала от Маркуса страх и отчаяние такой силы, что хотелось испустить вопль ужаса. Он ненавидел бессилие, он был зол, но животный ужас вытеснил всё чувства. Нас