— Послушай, Дэвид, не волнуйся. Не знаю, что за небылицу придумал этот мальчик. Я совершенно здоров, ты же видишь.

— Я ведь не о себе, — сказал Дэвид тихим, сдавленным голосом. — Пусть их говорят, что мой отец сумасшедший. Я о тебе беспокоюсь, вот и все.

Джири залпом допил вино. Он взял себя в руки, улыбнулся и сказал:

— Ну, доедай и подымемся ко мне в номер. Я покажу тебе, где я теперь живу, расскажу, что сейчас делаю. Тебя это успокоит?

— Да, — ответил Дэвид. Высморкался и добавил: — Я ведь здорово проголодался.

— Вот и поешь как следует. — Джири улыбнулся. — Здесь неплохо готовят.

Дэвид покончил с едой, и они поднялись наверх. Номер Джири — с ковром, занавесками, покрывалом на кровати, все в подобранной со вкусом цветовой гамме, ванная, сверкающая белизной в полуоткрытой двери, — казалось, воплощал суть обычной житейской мудрости.

— Вот видишь, Дэвид, — сказал Джири, опускаясь в кресло, — эта гостиница удобно расположена, тут хорошее обслуживание и не так уж дорого. Жить здесь мне с руки, пока я все не улажу. — И без паузы, чтобы Дэвид не пустился в дальнейшие расспросы, спросил: — Кто-нибудь знает, что ты у меня?

— Только ты.

— Я имею в виду дома.

Дэвид покачал головой.

— Я больше не намерен спрашивать разрешения у мамы. Если я сочту, что поступаю правильно, я так и сделаю.

Джири нахмурился.

— Ты еще мал, чтобы самому все решать, мой мальчик.

— Я подумал, — сдержанно сказал Дэвид, — раз ты правильно поступил, что ушел от нас навсегда, потому что больше не хочешь жить с нами, то ничего страшного не произойдет, если я уйду на один день.

— У нас с тобой разные ситуации.

— Не понимаю, почему разные?

Джири тоже не понимал и оставил вопрос сына без ответа.

— Как бы там ни было, — сказал он, — я посажу тебя на поезд, чтобы ты вернулся домой, пока они не стали волноваться. Есть подходящий поезд в четыре пятнадцать.

— А сколько до него еще осталось?

Джири посмотрел на часы:

— Около часа.

— Хочешь избавиться от меня, да? — с горечью спросил Дэвид.

— Просто не хочу, чтобы дома волновались, — ответил Джири. Потом, взглянув на отчаявшегося сына, добавил мягко: — Дэвид, пожалуйста, не беспокойся. Как бы жизнь ни повернулась, я не оставлю тебя и ты ни в чем не будешь нуждаться. И всякий раз, когда у тебя появится желание сказать мне что-нибудь или спросить, приезжай ко мне.

— А ты будешь здесь?

— Где бы я ни был, ты будешь знать мой адрес. — Он вытащил бумажник. Вот тебе на дорожные расходы. Держи их отдельно. — Он протянул ему пять фунтов. — Кстати, где ты раздобыл деньги на сегодня?

— Взял из тех, что откладываю к рождеству. Почти все взял, а хватило только на билет в один конец.

— У тебя билет только в один конец? — переспросил Джири. — А если бы ты не нашел меня? Как ты собирался возвращаться?

— Я решил оставаться здесь, пока не найду тебя, — сказал Дэвид и отвел глаза. — Я так по тебе соскучился.

В груди Джири словно что-то треснуло. Словно чувства его хранились в каких-то хрупких стеклянных сосудах. А теперь сосуды разбились, и в груди сплошное месиво из крови и стекла. Он открыл было рот, попытался что-то сказать, но в голове все смешалось. Он хотел сказать, что бросит этот вокзал, поедет вместе с Дэвидом домой, прямо сейчас же. Хотел позвать Дэвида жить с ним в гостинице. Хотел объяснить Дэвиду насчет барабанов. Хотел пообещать Дэвиду, что через неделю найдет себе другое жилье, переберется туда и Дэвид сможет приезжать к нему и жить все школьные каникулы. Но больше всего он хотел сказать Дэвиду что-нибудь такое, что сняло бы тяжесть с души мальчика и с его собственной тоже. Слова застряли в нем, он вновь сомкнул губы, углы рта опустились. Отец и сын глядели друг на друга через мертвое бездушное поле стола.

— Ты вернешься когда-нибудь домой? — прошептал Дэвид.

— Дэвид. — В горле у Джири пересохло, голос скрипнул, как захлопнувшаяся дверь. — Обещаю тебе, я сделаю как лучше. Я постараюсь все уладить… — Слова его прозвучали неубедительно. Но сейчас слишком поздно говорить Дэвиду правду. Он сделал еще попытку: — Видишь ли, я хочу начать жить по-другому, эту другую жизнь ты поймешь и примешь в ней участие. Обещаю тебе, Дэвид.

Лицо мальчика слегка просветлело. Но в глазах еще пряталась тревога; он по-прежнему умоляюще смотрел на отца, словно хотел выпросить что-то ощутимое, с чем ему можно будет уйти отсюда.

Джири был в отчаянии. Кровь и осколки стекла клокотали у него в груди. Он любил Дэвида. Он должен найти путь к его сердцу, должен, должен.

— Посмотри! — внезапно произнес он, распахнул и скинул пиджак, стал расстегивать пуговицы на рубашке. Сбросил ее, потом нижнюю рубашку. В тусклом свете унылого осеннего дня блеснул белый пластырь. Дэвид вскочил.

— Господи, что это?

Джири похлопал себя по груди.

— Маленькое происшествие. Но ничего страшного. Я упал и сломал два ребра. Поэтому не смогу отсюда никуда двинуться еще недельку, а то и две. Меня амбулаторно лечат в больнице, она в конце привокзальной улицы.

Охваченный ужасом и жалостью, Дэвид не отрываясь смотрел на пластырь.

— Больно?

— Сначала немного болело. Две первые ночи не мог спать. А сейчас уже все в порядке.

— Как же это случилось?

— Поскользнулся на верхней ступеньке лестничного марша. То ли банановая кожура виновата, то ли кусок сальной бумаги, а может, еще что-нибудь. Как бы то ни было, когда я очутился на нижней ступеньке, два ребра с одного бока были сломаны.

— Тебя подняли?

— Я сам поднялся, — ответил Джири. Ему вдруг стало стыдно за этот спектакль, и он быстро оделся. — Теперь ты сам видишь, — закончил он с кривой усмешкой, — есть дельце, вынуждающее меня торчать здесь, даже если отбросить остальное.

Дэвид подбежал к окну.

— Мне теперь полегче. Повидал тебя, узнал, что с тобой случилось, и во всем этом…

— Есть свой резон?

— Да, есть.

Теперь они оба успокоились и улыбались друг другу. Клокотание в груди Джири стихло. Ему даже показалось, что стеклянные осколки могут срастись, как ребра.

— Ну-с, нам пора на вокзал, — сказал он, взглянув на часы.

— Уже?

— Так ведь сколько успеть надо! Узнать, с какой платформы отходит поезд, купить тебе билет. Можешь подобрать себе в киоске книжку по вкусу. К тому времени, как мы все это проделаем и напоим тебя чаем, подойдет время отъезда.

Он застегнул пиджак и