надеюсь, вы его не упустите. Мы можем получить германский флот, Кильский канал и Шлезвиг-Гольштейн за две недели». Лансдаун проявил больше осмотрительности, но все же передал французам, что британское правительство готово присоединиться к ним, чтобы сформировать сильную оппозицию действиям Германии. Вместо этого немцы убедили марокканцев пригласить все заинтересованные государства на конференцию и дать знать французам, что их отказ принять в ней участие может иметь самые серьезные последствия. Делькассе, решив, что британское предложение аналогично обещанию вооруженной поддержки, хотел отказаться, но другие члены французского кабинета, с которыми его мнение традиционно не совпадало, не были столь уверены. Немцы предупредили премьера Рувье, что переговоры по Марокко не будут обсуждаться, пока Делькассе остается в должности. Несмотря на поддержку короля Эдуарда, Делькассе был вынужден уйти в отставку, и его место занял сам Рувье. Если Бюлов и Гольштейн вели игру, имея целью доказать Франции, что Британия не имеет ценности как союзник, а игра Делькассе была направлена на демонстрацию Британии необходимости совместной обороны против немецких угроз, немцы определенно выиграли первую партию. В день ухода Делькассе Вильгельм сделал Бюлова князем. Но только первая партия – это еще не весь роббер. Именно в этот момент непоследовательность и недостаточно четкое понимание целей немцами увели их в сторону. Рувье получил основание предполагать, что, если он принесет в жертву Делькассе, Германия перестанет настаивать на конференции и согласится на прямые переговоры, в которых он будет готов на компенсацию в другом месте взамен на свободу действий в Марокко. К своему удивлению, он обнаружил, что позиция немцев не изменилась. Они продолжали настаивать на конференции – этот курс одобрял Вильгельм. Но Гольштейн явно желал пойти дальше и использовать угрозу войны, чтобы получить не только колониальные уступки, но и французскую подпись под долгосрочным союзническим договором с Германией. Тем самым он хотел не допустить повторения того, что в Берлине считали британским предложением оборонительного союза. Был Вильгельм осведомлен об этом союзе или нет, так и останется тайной. В любом случае он уже переключился на что-то другое.

В июле он встретился с царем на финском острове Бьёрке. Николай не так хорошо, как всегда, был готов противостоять натиску кайзера. Революция заставила его передать значительную часть ответственности правительству России и дала Вильгельму превосходную возможность прочитать коллеге-монарху лекцию о том, как лучше обращаться с собраниями людей. Всем известно, что лучший способ наскучить – рассуждать о том, как лучше сделать что-то, что сам делаешь из рук вон плохо. Уничтожение японцами российского флота у Цусимы в мае поставило царя в безвыходное положение. Он был вынужден принять совет Вильгельма и обратиться к американцам с просьбой о посредничестве. О состоявшейся беседе Эйленбург написал следующее: «Дискуссия между двумя монархами была благожелательной, только когда речь шла о погоде». Вероятно, именно о погоде они и намеревались вести речь, потому что ни одного монарха не сопровождали министры. Вильгельм, однако, счел уместным проигнорировать совет Бюлова и сделать еще один выстрел, направленный на отделение России от Франции. Он предложил Ники, чтобы они заключили договор, обязывающий каждую сторону оказать помощь другой в Европе, если кто-то из них подвергнется нападению третьей европейской страны. Договор должен был вступить в силу, как только будет подписан мир с Японией, и его содержание будет передано Франции только после подписания. Вильгельм, едва сдерживаясь, сообщил Бюлову:

«[Царь] прочитал [текст] раз, другой, третий. В душе я молил Бога, чтобы в эти минуты он был подле нас и руководил молодым государем. В каюте стояла мертвая тишина, лишь снаружи доносился шум моря, да солнце весело освещало уютное помещение. Я взглянул в иллюминатор. Прямо передо мной стоял на якорях белоснежный „Гогенцоллерн“, и на нем утренний ветерок развевал императорский штандарт. И в этот момент, когда на его черном кресте я разобрал слова „С нами Бог“, я услышал голос царя: „Превосходно, я полностью согласен“. Сердце мое забилось так, что я даже слышал его, но тут же овладел собой и спросил с кажущейся небрежностью: „А ты согласился бы это подписать? Это было бы славное воспоминание о нашей встрече“. Он еще раз пробежал страницу глазами и проговорил: „Да. Охотно“. Я поспешно откинул колпачок чернильницы, подал ему перо, и он твердым почерком написал „Николай“. Затем он передал перо мне, я тоже подписал, а когда встал из-за стола, он обнял меня и сказал: „Благодарение Богу и благодарение тебе. Это будет иметь самые благоприятные последствия для моей и твоей страны. Ты единственный во всем мире настоящий друг России“. От радости у меня слезы навернулись на глаза, правда, в то же время пот струился по лбу и спине, а мысли мои были обращены к Фридриху Вильгельму III, королеве Луизе, дедушке и Николаю I. Все они как бы присутствовали здесь и сейчас или, по крайней мере, взирали на нас с небес и радовались. Так утро 24 июля 1905 года близ Бьёрке Божьей милостью стало поворотным пунктом в истории Европы и в то же время великим облегчением для моей дорогой отчизны, которая наконец будет спасена из пренеприятнейших русско-французских тисков.

Как такое возможно? Для меня ответ очевиден. Бог предписал это мне. Такова его воля. Несмотря на все человеческие мысли и презирая все человеческие усилия, он соединил то, что должно быть вместе. Его методы – не наши методы, и его мысли выше, чем наши. То, что Россия прошлой зимой высокомерно отвергла и попыталась путем интриг лишить нас преимуществ, сегодня она, униженная рукой всемогущего Господа нашего, с радостью приняла, как долгожданный подарок. И я воздел руки к небесам и вознес молитву Всевышнему, моля его руководить мной и вести меня, как он пожелает. Я всего лишь жалкий инструмент в его руках и сделаю все, что он мне поручит, независимо от того, как тяжело придется».

Задача, которую Провидение приберегло для Вильгельма, оказалась менее приятной. Он так явно предпочитал собственные идеи советам министров, что министр иностранных дел Рихтгофен настоял на необходимости преподать ему урок. Соответственно, Бюлов обратил внимание кайзера на пункт, ограничивающий договор Европой, и указал, что одно из главных мест, где для Германии может оказаться полезной помощь России, – это Азия. Вильгельм, однако, изменил свои взгляды на значение демонстрации на афгано-персидской границе: «Что касается давления на Индию, это любимое модное словечко в дипломатических беседах… полная иллюзия. Для большой армии невозможно предпринять вторжение в Индию без большой и длительной подготовки и расходов… У Англии достаточно времени, чтобы подготовить контрмеры. В любом случае представляется проблематичным, сможет ли армия вторжения