Вильгельм находился на Средиземном море, когда услышал о рождении Антанты. Это подвигло его на ряд язвительных (но заслуженных) замечаний относительно проницательности его советников: «Договор заставляет меня подумать о многом. Французы очень ловко использовали свое временное политическое преимущество. Они заставили англичан дорого заплатить за свою дружбу, не утратив своих связей с Россией».

На публике он призвал свой народ укреплять решимость на случай, если понадобится вмешательство в международные дела. Наедине с собой он зарекался от любых односторонних акций – навсегда. Когда Меттерних, посол в Лондоне, сказал, что антигерманские чувства в Англии можно ликвидировать так же быстро, как антифранцузские, Вильгельм записал: «Нет! Мы слишком похожи [на англичан] и намерены стать сильнее французов». Бюлов, напротив, заявил в рейхстаге, что не видит в соглашении ничего угрожающего германским интересам, но обсудил с послом в Лондоне, что необходимо сделать, чтобы узнать, насколько сильно Британия связана обязательствами с Францией. Гольштейн считал, что британцы хотят видеть Францию втянутой в войну с Германией, чтобы получить свободу действий для себя в другом месте. Одновременно он отказывался верить, что в случае войны Англия придет на помощь Франции с оружием в руках.

Поль Камбон сказал королю Эдуарду, что нервозность кайзера объясняется тем, что он, во-первых, считал создание Антанты невозможным, а во-вторых, претендовал на «должность» европейского арбитра. Король согласился, сказав: «Он очень любит, когда все говорят о нем, и сейчас безутешен, потому что мы достигли соглашения без его помощи и разрешения. Он чувствует себя покинутым». В июне 1904 года король отправился на Кильскую регату, взяв в свою свиту пару французских аристократов, как успокоительное средство для галльской подозрительности. Кайзер изо всех сил старался произвести впечатление. Он вмешивался в мельчайшие детали декорирования королевской яхты, велел построить большой навес над прогулочной палубой с цветочными клумбами, маленькими фонтанами и водопадами – чтобы услаждать слух и взор. Он собрал все корабли своего нового флота и велел подготовить их к смотру. От возбуждения он надел парадную форму слишком рано и сорок пять минут вышагивал взад-вперед по палубе, прежде чем прибыл его дядя. Только все оказалось напрасно. Он видел, как король и лорд Селборн (первый лорд) обменивались многозначительными взглядами, пока шел парад. А в конце его дядя сказал: «Да, да, я знаю… я всегда любил парусный спорт». Возможно, из мести Вильгельм, услышав, что король в Виндзоре, сказал: «А я думал, он катается на лодке со своим бакалейщиком»[45].

До самого начала Русско-японской войны Вильгельм тщательно избегал обещаний прикрыть российский тыл, а когда военные действия начались, увлекся другими делами, непосредственно связанными с войной. Кронпринц писал: «Папа говорил с гвардейцами, как будто нам уже завтра надо будет грузиться в поезд». Не то чтобы он испытывал какие-то иллюзии в отношении царя. «Довольно редко в момент величайшей исторической важности во главе двух великих наций оказываются две столь незначительные личности». «На карту поставлен не только путь в Маньчжурию или кондоминиум в Корее. Вопрос в том, готова ли Россия исполнить свою миссию и защитить белую расу, то есть всю христианскую цивилизацию, от желтых рас». Кайзер сказал Бюлову, что его цель – заставить царя использовать все свои силы против Японии. Бюлов возразил, что если Германия будет слишком усердствовать, поощряя борьбу России, то в какой-то момент не сможет оставаться в стороне. Вильгельм ответил: «С точки зрения государственного деятеля вы, вероятно, правы. Однако я суверен, и, как суверена, меня шокирует вялость Николая. Такие вещи компрометируют всех монархов». Именно тогда Вильгельм возмутился, узнав, что Россия предоставила инцидент на Доггер-банке расследованию международного трибунала, о чем уже говорилось ранее. Когда же Бюлов попытался скорректировать письмо хозяина, ему было сказано, что никто не имеет права вмешиваться в личную переписку двух монархов. Вильгельм определенно предложил Николаю всю возможную поддержку, кроме помощи. Нет никаких свидетельств того, что он пошел дальше. Бюлов, со своей стороны, сказал британскому послу: «Мы останемся нейтральными, даже если кайзер обещал царю что-то совсем другое».

Осенью царь предложил Вильгельму составить проект договора, по которому Россия, Германия и Франция объединят усилия, чтобы ликвидировать англо-японскую наглость и заносчивость. Вильгельм ответил трактатом, посвященным делам Франции:

«Мы оба знаем, что радикалы и антихристианские партии, которые в данный момент являются самыми сильными, склоняются к Англии, старым крымским традициям, однако против войны, потому что победоносный генерал означает определенное разрушение этой республике жалких гражданских. Националисты или клерикальные партии не любят Англию и симпатизируют России, но даже не мечтают соединить свою судьбу с Россией в войне. Между этими двумя партиями республиканское правительство остается нейтральным и ничего не делает. Англия рассчитывает на этот нейтралитет и на последующую изоляцию России…

Чтобы сделать этих республиканцев вдвойне уверенными, Англия передала Марокко Франции. Абсолютная убежденность, что Франция останется нейтральной и даже окажет дипломатическую поддержку Англии, – мотив, дающий английской политике непривычную жесткую твердость. Это неслыханное положение вещей изменится к лучшему, когда Франция окажется перед необходимостью окончательно выбрать чью-либо сторону и открыто объявит о своей поддержке Петербурга или Лондона… Если мы будем стоять плечом к плечу, Франции придется открыто и официально присоединиться к нам обоим, тем самым наконец выполнив свои договорные обязательства по отношению к России… Когда это произойдет, я рассчитываю суметь поддержать мир, а у России будет свобода действий, чтобы разобраться с Японией».

Смысл этого несколько запутанного разоблачения, по-видимому, заключался в том, что Германия, а вовсе не Франция – самый надежный друг России. Тем самым Вильгельм надеялся достичь своей давней мечты – отделить Россию от Франции – в обмен на минимальные обязательства Германии. Он рассчитывал, что Франция не рискнет потерять Россию и, скорее, покинет Англию, отдав предпочтение русско-германскому блоку. С этой целью он предложил проект договора, по которому каждая сторона будет обязана помогать другой стороне (всеми своими сухопутными и военно-морскими силами) в случае нападения третьей европейской державы. «В случае необходимости союзники также будут действовать совместно, чтобы напомнить Франции обязательства, которые она взяла на себя по русско-французскому договору». Обязательства также должны были применяться, когда одна сторона, в результате действий, предпринятых во время войны, получила после заключения мира протест третьего государства против предполагаемого нарушения нейтралитета. В следующем письме Вильгельм признал, что предлагаемый договор будет нежелательным для Франции, однако настаивал, что, когда он будет подписан, Франция осознает, что не сможет оставаться нейтральной в русско-британской войне, и начнет оказывать сильное давление на британскую политику. «Отличное средство,