то, что Лансдаун назвал «бессмысленным шумом» в парламенте и прессе, заставило его отказаться от этой идеи, и в 1903 году концессию получила одна Германия. Между тем строительство остановилось в 1904 году, когда линия достигла западных предгорий Тавра, вопрос, что случилось под Багдадом, хотя и вызвал некоторые волнения в Лондоне и Дели, оставался чисто академическим. Когда Вильгельму сказали, что британское правительство хочет контролировать финальный участок, он написал: «Невозможно. Это должна быть только германская железная дорога. Если самая важная цель не принята во внимание, нет смысла во всем мероприятии». Но во время визита кайзера в Виндзор в 1907 году Холдейн без особого труда убедил его дать Англии то, что называлось «воротами» для защиты Индии от войск, прибывающих по железной дороге. Возражения Бюлова сделали эту уступку «мертворожденным младенцем», но вопрос едва ли стоял особенно остро.

Итак, Германия неуклонно превращалась в промышленное государство первого порядка. Процент населения, живущего в городах, вырос с 47 в 1890 году до 60 в 1910 году. Членство в профессиональных союзах, существенно снизившееся в 1890–1893 годах, около 1895 года начало быстро расти и в 1904 году миновало миллионную отметку. Христианские профсоюзы в 1899 году начали противодействовать тяге в социалистические союзы, только это оказалась палка о двух концах. Ответом промышленников стало создание Ассоциации работодателей Германии. Социал-демократы, занимавшие в 1898–1903 годах пятьдесят шесть мест в рейхстаге, на выборах 1903 года получили еще двадцать пять. Количество забастовок возросло, и в 1905 году имела место крупная забастовка шахтеров в Руре, вызванная отчасти примером русских, но отчасти отказом прусского ландтага рассмотреть вопрос усиления контроля за условиями труда шахтеров. Без угля железные дороги были парализованы и военные планы Генерального штаба не могли быть выполнены. Посадовски при поддержке Вильгельма настоял на том, чтобы законопроект, включающий многие требования шахтеров, был рассмотрен рейхстагом и принят. При пересмотре торговых договоров Каприви Бюлов поднял тарифы на импортное зерно, тем самым удовлетворив землевладельцев, но при этом возросла стоимость жизни для рабочих. Некоторые государства, такие как Гамбург, Саксония и Любек, в эти годы изменили свои избирательные системы в сторону ужесточения ограничений, однако в 1904 году Баден, а в 1906 году Бавария ввели всеобщее избирательное право для мужчин (как и Австрия в 1906 году).

Если, направив внимание на зарубежную экспансию, Вильгельм и Бюлов рассчитывали пробудить энтузиазм, который сплотит нацию, они явно недооценили степень социальной напряженности в Германии и неверно определили ее центр тяжести. Отношение рабочих несколько смягчилось с изменением социального законодательства, которое давало им все больше государственной защиты. Правым повезло, что левые не были такими глухими к заявлениям верности, как нравилось считать тем, кто их поучал. Организация оппозиции в тисках установившегося порядка – нелегкое дело. Социалистический автор писал: «[Мелкая буржуазия и рабочие] – не самые сильные элементы населения. Практически все они должны заботиться о себе, их семьях и бизнесе. Если государство использует свою власть против них, им не выстоять. У них нет шансов, и если отдельные фанатичные личности используют их социальное большинство против них же. Наши друзья в сельской местности тоже вынуждены считаться с подобными опасностями, даже если они выступают как либеральные индивиды. Если тогда их назвать союзниками самых радикальных элементов и воткнуть им в шляпы красные перья, персональные неудобства и экономический ущерб станут бесконечными… Легко интеллектуалам в большом городе выдавать смелые предложения. Человек в провинции, идущий за ними, может заплатить всем своим гражданским существованием».

Известная афера «капитана из Кёпеника» в 1906 году наглядно проиллюстрировала почтение гражданских лиц к военной форме. Только и полумеры, и преграды могли лишь оттянуть час расплаты. Для того чтобы объединить страну и «мелких сошек промышленности» в настоящих горожан, необходимы были фундаментальные меры. Отдельные представители правящего класса были достаточно разумны, чтобы это понять, но не готовы действовать. Прусский консерватор сказал депутату от левого крыла: «Будущее принадлежит вам. Массы намерены заставить с собой считаться и вскоре лишат нас, аристократов, влияния. Только очень сильный государственный деятель сможет надолго сдержать эту тенденцию. Разумеется, мы ни за что не сдадим свои позиции добровольно. Но когда вы прибегнете к силе, то получите, что хотите».

Осенним вечером 1906 года Бюлов и Посадовски любовались закатом из берлинского замка. «Если, – сказал По-садовки, – кайзер будет оставаться таким же властным и, главное, таким опрометчивым, этот дворец очень скоро окажется в опасности, а быть может, даже подвергнется штурму народных масс». Граф Монте, один из самых проницательных германских послов, в том же году написал: «В долгосрочной перспективе страной нельзя будет управлять без рабочих или против них, поскольку, нравится нам это или нет, Германия уже стала промышленной державой. Принципы старого прусского классового государства больше неприменимы, особенно когда правящие классы выказывают такую политическую недальновидность. Если вовремя разглядеть знаки времени, это поможет спасти многое из того, что было хорошим и важным. Почему пролетарий должен испытывать какую-либо симпатию к короне и алтарю, если он каждый день видит, как под этими знаменами процветает самый презренный эгоизм, захватывая для себя особые привилегии».

Но даже те, кто мог прочитать письмена на стене, не были готовы или не могли действовать, как требовалось. Русская революция 1905 года не только не доказала необходимость предотвратить беду уступками, но была истолкована как доказательство гибельности народного управления. Страх рискнуть безопасностью своей страны, вероятно, был главным мотивом, помешавшим правым попытаться внести изменения, которые они наметили. Все же их патриотизму не хватало проницательности, и они не видели, что социальные реформы укрепят, а не разрушат страну. Они предпочитали жить на свой социальный капитал, который был большим, но не бесконечным, в надежде, что потоп может быть отсрочен, если не предотвращен. Они делали ставку на то, что Германия удержится единой любовью к Германии.

Восстания в Юго-Западной Африке привели к острой критике колониальной политики в рейхстаге. В первую очередь центристы утверждали, что колониальное правительство резко отвергло требования мягче обращаться с местным населением, выдвинутые католическими миссионерами. Матиас Эрцбергер, шваб относительно низкого происхождения, уверенно набиравший влияние в партии, жаловался, что рейхстаг в этой области совершенно неэффективен. Однако не существовало другого органа, способного сформулировать колониальную политику, равно как и системы подготовки чиновников, отправляемых в колонии в качестве администраторов. Большие монополии были отданы отдельным компаниям, которые организовывали свои дела без учета благосостояния местного населения, и получали огромные доходы, несмотря на постоянный дефицит имперского бюджета. Эрцбергер приписывал восстания некомпетентности и недостатку гибкости. Он требовал, чтобы для решения проблемы использовалась христианская этика. На его нападки, чрезвычайно неприятные для правительства, было трудно ответить, и весной 1906 года