— Это было слишком быстро, — мягко говорит он.

— Я знала, что делала, и я стараюсь не делать этого — я не позволю себе стыдиться, — твердо говорю я.

— Хорошо. — Он берет обе мои руки в свои. — Но мы оба уже признали, что на это потребуется время. Никто из нас не может игнорировать все, что было. — Я слегка киваю. — Мы будем идти медленнее.

— Мне жаль.

Руван ловит мой подбородок и поднимает на меня глаза. Я все еще ощущаю слабый запах себя на его пальцах, и это заставляет меня бороться с румянцем. Это напоминает мне о страсти, которой он меня наполнил.

— Тебе не за что извиняться. — Он улыбается, глаза блестят в лучах раннего солнца. — Ты голодна?

Я моргаю от такой перемены разговора, хотя она и нежелательна.

— Вообще-то нет. Что странно. — Я оглянулся на кузницу. Я уже больше часа работаю молотком, а вчера вечером почти ничего не ел.

— Не совсем.

— М?

— Когда Король Солос создавал кровавое предание, он стремился укрепить тела вампиров. Добавляя в нашу кровь раз за разом силу других, пока мы не смогли бы полностью питаться тем немногим, что могли бы выращивать, охотиться и добывать в горах наших земель.

— Но я не...

Он прерывает меня со знающей улыбкой. Мне даже не нужно говорить, что я вампир.

— Твоя кровь была отмечена моей; некоторые из моих укреплений теперь распространяются и на тебя.

Отмечена.

Я отмечена им. Даже спустя долгое время после того, как наше поклявшееся на крови подойдет к концу и проклятие будет снято, все переживания — все, чем мы являемся, — останутся на нашей крови. Но что это будет значить, когда мы покончим с проклятием... Когда. Я впущу это в мир.

Что будет потом для меня и Рувана?

Я не знаю. Это вопрос, на который я не готова искать ответ. Мне и так хватает того, с чем я пытаюсь разобраться.

Руван отпускает мои руки.

— Твой металл светится белым. Я дам тебе немного пространства и оставлю тебя.

— Ты не обязан, — говорю я, прежде чем он успевает уйти.

— Ты уверена? Если тебе нужно время...

— Я скажу, что мне нужно. — Я пытаюсь ободряюще улыбнуться ему. — Предполагаю, что я это знаю.

— Мы оба выясняем это по ходу дела, — соглашается он.

— Кстати, если говорить о том, что я выясняю все на ходу, то я хочу поделиться с тобой кое-чем. Я нашла это вчера — два дня назад? До того, как ты заболел. — Время стирается вместе со всем, что произошло, и как мало мне сейчас нужно сна. — Это здесь... — Открыв дверь в кабинет кузнеца и взяв книгу и кинжал, я рассказываю ему о своем открытии и экспериментах. Когда я заканчиваю, кинжал и бухгалтерская книга лежат на одном из столов между нами.

— Невероятно, — шепчет Руван.

— Ты действительно так думаешь? — неуверенно спрашиваю я. — Даже несмотря на то, что это могло отнять у меня силу и привести тебя в такое состояние?

— Я в порядке, и это открытие более чем стоит любой боли, которую я должен испытать. — Несколькими словами он снимает с меня всю вину.

— А что, по-твоему, он делает? — спрашиваю я.

— Я не знаю... но я знаю кое-кого, кто мог бы. — Руван выпрямляется, отходит от стола и начинает выходить из кузницы. Я уже знаю, кого он собирается найти, поэтому вместо того, чтобы позвать его за собой, я пользуюсь возможностью оценить его уход. Затем, улыбнувшись, с которой я не пытаюсь бороться, я с новой целью возвращаюсь в кузницу.

ГЛАВА 27

Каллос задает чуть ли не тысячу вопросов. Даже после того, как я рассказала ему всю историю о том, как я нашла кабинет, и обо всех своих делах, он все равно продолжает допытываться. Когда он наконец умолкает, то несколько долгих минут пристально смотрит на кинжал и бухгалтерскую книгу. Достаточно долго, чтобы в ожидании я вернулась к нанесению ударов.

— Минутку, — только и успел сказать Каллос, прежде чем выбежать из комнаты.

— Как часто он так себя ведет? — У меня горло болит от ответов на все вопросы Каллоса.

Руван усмехается.

— Часто. По крайней мере, когда что-то захватывает его воображение. Он наш постоянный ученый и архивариус. Как Джонтун был для Солоса, так Каллос — для меня.

— Понятно. — Я проверяю, как плавится металл в кузнице.

— А над чем сейчас работает наш кузнец?

Странно слышать, что меня называют простым кузнецом, а не кузнечной девой. Но мне это не противно. Это еще больше ослабляет давление, которое постоянно давило на мои плечи.

— Попробую выплавить еще один вариант серебра.

— Еще один металлический прорыв за два дня? — Руван складывает руки и прислоняется к одному из столов. В его голосе звучит впечатление, и в моей груди разгорается гордость.

— Посмотрим. — Впервые в жизни у меня есть доступ к практически неограниченным ресурсам. — Это для Вентоса.

— Вентос неравнодушен к своему мечу.

— Он слишком полезен с ним, чтобы мечтать о его замене, — говорю я. — Но он не сможет взять его с собой в мой мир.

— Почему?

— Широкополые мечи не куются для охотников уже несколько поколений. — Я поднимаю на стол форму в виде стержня, в которую буду заливать жидкий металл. — На форму уходило слишком много серебра, и запасы быстро истощились. Серебряные рудники находятся далеко на северо-западе, и торговцы приходят редко; говорят, что на севере моря кишат чудовищами. Поэтому мы должны беречь наши ресурсы как можно лучше. Во времена моей прабабушки широкие мечи переплавляли на более мелкое оружие.

Руван внимательно слушает, глаза блестят, как будто я самое увлекательное существо на свете.

— Значит, ты делаешь для него новое оружие?

Я киваю и беру щипцы, готовясь вынуть тигель из жара.

— И для себя тоже. В Деревне Охотников, если есть какие-то подозрения относительно человека, его часто заставляют