— О, черт с ними со всеми, — сказал он вслух. Его разум переполняли аргументы и контраргументы, планы и непредвиденные обстоятельства. Он просто загонит эту чертову морскую охрану в доки в Джеймстауне и позволит своим людям рассеяться по сельской местности, а губернатору пускай сам решает эту проблему. Если конечно они доберутся до доков.

Теперь они приближались к острову Бороу.  Им придется проплыть мимо него и лавировать, надеясь, что воды там достаточно высокие, чтобы обойти излучину реки под ветром с той стороны.

— Сворачивай, рулевой, сворачивай быстрее, черт тебя побери!  - закричал внезапно Марлоу, в панике, у него даже перехватило горло. Они обходили берег слишком близко. Он увидел, как поднялся донный ил, и частицы песка вместе с грязью закружила вокруг них, где они килем прошлись по мелководью.  Если бы они сели на мель, это было бы равнозначно смерти.

Рулевые перевернул румпель, и нос «Плимутского приза» свернул в сторону. Они были близки к катастрофе, и это была вина Марлоу. Он сам не обратил на это внимания. Он выругался, думая извиниться перед рулевым за то, что послал его к черту, но промолчал.

Они стояли, а северный берег с каждой секундой приближался. — Матросы, приготовьтесь к маневру! — крикнул Марлоу, и люди побежали к своим постам и встали там с мрачными лицами, ожидая дальнейших приказаний. Каждый человек на борту знал, что это означало; если они пропустят стоянку, что было достаточно легко сделать в открытом океане, не говоря уже о реке с приливными течениями, с которыми нужно бороться, то они окажутся в лапах «Возмездия». Матросы «Плимутского приза» уже поняли то, что о чем все время думал Марлоу: с этими пиратами вряд ли удастся справиться так же легко, как с пиратами на острове Смита, и что исход, скорее всего, будет совсем другим.

— Сворачивай… руль резче! — крикнул Марлоу, и нос сторожевого корабля начал поворачиваться. На северном берегу стояла прекрасная усадьба плантатора, большой белый дом с помещением для рабов у воды и полями молодых табачных саженцев. Казалось, он пронесся мимо, когда корабль стражи резко развернулся и прошел мимо.

— Осторожнее… осторожнее… — бормотал Марлоу про себя, не сводя глаз с квадратных парусов. Они держались крепко, неподвижно, а затем в следующее мгновение начали трепетать и ломаться, когда ветер подул с края.

— Грот, натянуть грот! — крикнул Марлоу, и грот развернулся, когда паруса на фок-мачте сдвинулись.

— Поворачивай, поворачивай, поворачивай быстрее, сукин сын… — услышал он бормотание Рейкстроу рядом с собой.

И «Плимутский приз» разворачивался, раскачиваясь на ветру, прижав стаксель к мачте. А потом они закончили, и Марлоу крикнул: — Отпускай и тащи на себя! — передние реи развернулись, и сторожевой корабль стал на новый галс, по другую сторону мыса. Он чувствовал, как напряжение на носу и на корме усиливается, как будто сам корабль затаил дыхание.

Он повернулся, глядя на корму, чтобы увидеть, сможет ли плохо управляемый пират совершить этот маневр, или погоня на этом не закончится.

Он смотрел на черный корабль. Что-то там было не так, но он не мог понять, что именно.

А потом он улыбнулся, громко рассмеялся и сказал: — Спасибо, Господи!  Боже мой, спасибо! — ибо «Возмездие» основательно сел на мель.

Леруа понял, что у сторожевого корабля был тормозной якорь за полсекунды до того, как его отрезали. Он стоял на квартердеке нового «Возмездия», с восторгом и глубоким удовлетворением наблюдая, как его ловушка смыкается вокруг того самого сукина сына, который раньше его одурачил, когда ему пришло в голову, что что-то не так.

Ветер был замечательный, и корабль морской охраны был почти у них в руках, но все же он, казалось, брел вперед, как-то вяло и тупо, хотя выглядел быстроходным и увертливым.

Он поднес подзорную трубу к глазам и осмотрел кормовую часть корабля, стараясь не глядеть на квартердек из опасения, что снова появится призрак Барретта.

Сначала он ничего подозрительного не увидел. И тут из окна большой каюты он заметил тонкий трос, спускавшийся под острым углом и исчезавший в воде.  Это должен был быть тормоз. Он сам использовал такой много раз.

— Merde alors! Вот дерьмо! — крикнул он Дарналлу. — Сукин сын.

Дальнейшее он тоже предвидел. Трос вырвался из большого окна каюты, перерезанный изнутри, и внезапно еле-еле шедшее судно, находившееся прямо под их носом, рванулось вперед, оставив «Возмездие» нацелившимся на открытую воду.

— Merde! Сукин сын! Поворачивай, поворачивай!  — Леруа снова закричал, но рулевой уже переворачивал румпель, пытаясь удержать нос, нацеленный на беззащитную палубу сторожевого корабля. 

Голоса нагнетателей ужаса стали стихать, и на их место пришел звук хлопка парусного холста.

— Allez haut le bras! Allez haut le bras, vite, vite! — закричал он, потом закричал еще раз, а потом понял, что говорит по-французски, и не может вспомнить английских слов. — Черт возьми…  бегом к чертовым парусам, сейчас же! — до них дошло, и команда «Возмездия» помчались на корму, сбрасывать распорки со шкворней, и стали разворачивать паруса по ветру.

Леруа смотрел за борт. Стражник был рядом, направляясь идти вверх по реке, когда «Возмездие» все еще направлялось носом вниз.  «Возмездие» разворачивалось вслед за противником под градом выстрелов, но выстрелы беспокоили Леруа не больше, чем рой комаров. Это было незначительное раздражение по сравнению с тем брезентовым тормозом, и по сравнению с той незадачей, что его идеальная ловушка превратилась в рутинную погоню.

Он понял, что в его руке была сабля, и, выкрикивая приказы, он рубил перила, как будто это был череп сукина сына, который командовал морской стражей.

Он должен его увидеть.  К черту призраки.  Он должен увидеть этого сына шлюхи, который устроил этот кавардак, хотел лучше представить его кровавую смерть.

Он прищурился и посмотрел на воду. Квартердек королевского корабля не был переполнен, как его собственный, и было достаточно легко увидеть, кто из немногих стоявших там был капитаном. Этот ублюдок смотрел в подзорную трубу, и он смотрел на него, что еще больше злило Леруа. Он вложил свою саблю в ножны, схватил собственную трубу и навел его на человека, которого собирался убить.

И он увидел Малахия Барретта, заполнившего его окуляр, твердого, лишенного той эфемерности, которой он обладало прежде.  Он отшатнулся, ошеломленный. — Сукин сын… — пробормотал он и снова поднес окуляр к глазам, заставляя себя смотреть, смотреть и ждать, пока изображение исчезнет.  Оно должно