кавалер Цитадели не может волочиться. Он ухаживает в строгом соответствии с законами куртуазной любви. И повторяет, что ждет не дождется нашей с Дарьеном свадьбы, — тогда-то его прекрасная дама наконец-то станет идеальной. Маркиз не учел одного. Сейчас, когда я не безымянная тень, не жонглерка Алана, а Гвенаэль мап Морфан, игра наконец-то станет равной. И раз уж король хочет видеть кузена живым и здоровым, придется воевать поэзией. Думаю, нескольким особо прытким дамам польстит внимание адельфоса столь блистательного.

Ударил о мрамор парадный жезл церемониймейстера, обрывая шепотки, подготавливая собравшихся в зале к почтительному, пусть и любопытному, молчанию. На третьем ударе придворные, кажется, перестали дышать.

— Его королевское Высочество наследный принц Касталии Рамиро!

Вот он. Идет под сотней придирчивых взглядов с небрежным изяществом, которое отличает тех, кто привык с младых ногтей находиться в центре внимания. Гордый хищный профиль под шапкой черных кудрей, гладковыбритое лицо, полные смеющиеся губы, глаза черные, словно жемчужина одинокой серьги. И, ну надо же, гитара за спиной. Идеальное воплощение странствующего поэта. Впрочем, гитара, насколько я смогла разглядеть, отнюдь не выглядела декорацией, а пустая петля на поясе явно предназначалась для шпаги. Да и Дарьен говорил что-то о турнире. Похоже, Эльге повезло — этот рыцарь явно не подделка.

Принц Рамиро подошел к возвышению и в нарушение протокола опустился на колено перед своей невестой.

— Простите мою неучтивость, венценосный брат мой, — сказал он, не сводя завораживающе черных глаз с притихшей Эльги, — но честь обязывает меня первой приветствовать даму. Ведь, жизнью клянусь, не видел я донны прекраснее.

И по тому, как зарделась Ее покоренное Высочество, я поняла: все у них будет хорошо.

Вот только в добавление к парюре, Дарьену, определенно, придется сказаться больным и не участвовать в турнире. Эльга должна получить титул Прекраснейшей, а с остальными претендентами принц Рамиро, кажется, вполне способен управиться сам.

Я посмотрела на своего будущего мужа, пока не подозревающего, на какие жертвы он готов пойти ради любви, семьи и блага королевства, и улыбнулась.

Эпилог

— И что теперь?

Дарьен уже привязал лошадей и сейчас смотрел, как я рассеянно вожу рукой по темной от влаги дубовой коре. Кончик моего безымянного пальца был красен, как листва, трепещущая на мощных ветвях. Кривых, точно пальцы старухи-прачки.

Осень. Опять. Забавно.

— Ждать, — я прижала место укола к подушке зеленого мха.

Дарьен подошел к поваленному стволу, но тот слишком мокр, чтобы сидеть, не опасаясь за сохранность штанов. И здоровья — в эту пору ветра Бру-Калун беспощадны к особам беспечным.

— Угу, — хмыкнул Дарьен, осматривая дышащую влагой чащу, — и долго?

— Нет, сын бледной змеи. Недолго.

Он выступил из тени высокой сосны, и длинный плащ из багряных с золотом листьев тянулся по земле, словно драгоценная мантия.

— Ты вернулась, merc'h.

— Да, — я коснулась гладкой ладони и прохладных, нечеловечески гибких пальцев, — я вернулась.

Мы возвращались в Чаячье Крыло медленно и помпезно. Как и полагалось законным владетелям этих земель. Впереди скакал всадник, несущий знамя с гербом рода Морфан. За ним торжественный, точно Эльга во время венчания, Лютик в парадной сбруе из красной кожи, под роскошным седлом, в котором, мысленно проклиная обязательное для благородной адельфи платье, сидела я. Рядом со мной, как правило, Жовен — Дарьен командовал охраной и часто кочевал из авангарда в арьергард и обратно. Сразу за нами карета, в ней Магин и новый управляющий, а дальше вереница повозок с одеждой, тканями, гобеленами, коврами, постельным бельем, утварью и провизией. Да, род Морфан возвращался в свои земли основательно. И, надеюсь, навсегда.

Нас встречали. Мои — святая Интруна, до сих пор не могу поверить! — мои арендаторы выходили к дороге, чтобы своими глазами убедиться: слухи не врут. Королевский суд действительно отправил барона на плаху и вернул на юг чудом Всеотца не иначе уцелевших детей Ниниан мап Морфан. Нас приветствовали поклонами и криками радости, а я, глядя на изможденные, осунувшиеся лица людей, тихо свирепела: за стоимость платья, в котором Констанца явилась ко двору, можно было зиму кормить целую деревню.

— Я видела, что сделали у границы с Драгнаном. Прости.

Зелень в узких, точно листья ивы глазах крестного, стала темной, почти черной. Мертвой, как пустошь, появившаяся там, где восемь лет назад шептались деревья.

— Они пожалели об этом.

— Мне говорили.

О том, как начали пропадать лесорубы. Брокадельен и раньше забирал неосторожных путников, но сейчас это было сравнимо с объявлением войны. После, когда люди не вняли предупреждениям, пришли волчьи стаи. Болота поступили совсем близко. Сорные травы душили посевы. И все больше детей в колыбелях оказывались напоенными магией деревяшками.

— Я остановила вырубку. Там и вдоль западного берега Бруйна. Люди помнят закон. А тот, кто заставил нарушить его, больше никогда не вернется.

Я развернула ладонь, сдавила палец, чтобы добыть из него алую каплю, и глядя в глаза, которые сейчас были светлее майской зелени, сказала:

— В этом я, Гвенаэль из рода Морфан, клянусь тебе. Кровью своей и именем.

Нужно ли говорить, что когда на горизонте показались башни Чаячьего крыла, я была зла, точно дикий рой. А потом нам не открыли ворота. И ни уговоры, ни угрозы, ни обещание предъявить командиру гарнизона грамоту, которой Его Величество вернул мне титул и земли, не возымели должного эффекта. Пришлось задержаться под стенами, дождаться ночи и брать замок силой. Мой, екаи их сожри, собственный замок! Хвала Интруне, тайный ход за восемь лет не обнаружили. А там дело оставалось за малым, пробраться внутрь и открыть ворота. Битва была короткой — у Дарьена больше людей, они лучше обучены и, в отличие от солдат гарнизона, трезвы.

— А дитя?

— Брат, уже не дитя, — я улыбнулась. — Он выше меня и… Я приведу его. Позже. Ему нужно привыкнуть.

К тому, что он дворянин и наследник баронского титула. К новой одежде, поклонам и обращению адельфос. И ко мне, которую знает только по письмам и рассказам Магин. Он очень серьезный, мой маленький брат, и мы все еще чувствуем себя немного неловко. Хорошо, есть Дарьен. Они поладили и, боюсь, когда нам придется вернуться в Керинис, по нему Жовен будет скучать куда больше.

— Это мой муж, — я протянула Дарьену руку. — Я обязана ему жизнью.

Он отказался отпускать меня одну. И ждать на границе отказался. Он ведь уже был в Брокадельене и будет только справедливо,