В кабинете, что из-за обилия высоких, под потолок шкафов напоминал, скорее, библиотеку, горели свечи. Дарьен прожевал крохотный пирожок из слоеного теста и прежде чем отправить в рот второй, спросил:

— Что?

— Все, — Хильдерик поправил съехавшую на волос папку. — Эльга отказывается разговаривать со мной.

— И даже не говорит почему?

Уголки губ Хильдерика дрогнули, давая понять, что шутка понята.

— Сестра требует тебя, — устало выдохнул он. — И непременно Алану. Решила, это я ее отослал.

— Куда?

— Очень-очень далеко.

Насколько Дарьен успел понять за дни дороги, это могло означать как Луви, находящийся в дне пути от столицы, так и Исмаэльский халифат — с географией у Эльги не ладилось.

— И зачем тебе ее отсылать так далеко-далеко?

Дрогнула свеча, и тени под глазами брата стали резче. Узнать бы, когда он в последний раз спал, но ведь не ответит.

— Потому что считаю недостойной быть в свите принцессы.

А ведь они не говорили о будущем. Нет, обсуждали какие-то незначительные в своей сущности вещи, но важного, того, что обычно следовало за решением мужчины и женщины остаться вместе, не касались.

— А ты считаешь? — серьезно спросил Дарьен.

Хильдерик выпрямился и несколько мгновений рассматривал темноту за спиной Дарьена. И от неожиданной мысли — что если он скажет да — Дарьен сжал кулак, кроша на бордовый ковер хрупкое песочное тесто. Но брат моргнул, как делал, когда ему приходила очередная неожиданная идея, потянулся к ящикам стола и положил поверх протоколов допроса свиток гербовой бумаги. С шелковым хвостом и тяжелой сургучной медалью печати. Королевская стипендия для Жовена Бонэ из Арля. Алана назвала имя еще в Шасселе, и за прошедшие дни в канцелярии действительно нашли ходатайство вместе с надлежащими рекомендациями. И отец Бенуа, настоятель храма святого Ива, и мэтр Шабри, нотариус, у которого юноша состоял посыльным, отмечали талант, скромность и усердие молодого Жовена. Четырнадцать лет. Возможно, когда-нибудь она расскажет, кем приходится этому мальчику.

Когда Дарьен попытался поднять Алану с дивана, она все же проснулась.

— Это я — сказал он, перехватывая и прижимая к губам дрогнувшую тонкую ладонь.

Ее выдох был долгим, нервным, а голос непривычно хриплым. Но голос — это со сна, а вот остальное… Пусть Алана не говорила о прошлом, ее шрамы и вот такие резкие пробуждения, осторожность, привычка всегда держать под рукой оружие — Дарьен не удивился, обнаружив под серебрением кайсанских шпилек отменно-прочную сталь — и еще сотня подобных мелочей говорили за нее.

Она повернулась в сторону окна и нахмурилась:

— Уже рассвет? Так поздно…

— Рано, — улыбнулся Дарьен.

Он все же подхватил ее на руки и, легко преодолев расстояние между диваном и кроватью, опустил на тяжелое покрывало. Упал рядом и пощекотал оказавшуюся совсем близко ступню.

— Прекрати! — фыркнула Алана, поджимая ноги.

— Угу, — Дарьен потянулся к соблазнительно белеющей пятке.

— Дарьен!

Она попыталась скатиться с кровати, но тут же оказалась поймана.

— Ладно, — ее напряженное, точно согнутый ствол бамбука тело, расслабилось, Алана потянулась, кончиками пальцев скользнула по его щеке и безумно знакомым жестом поправила упавшие на глаза волосы. — Рассказывай.

— Что? — моргнул Дарьен, замирая под ее прикосновением, и внимательно всмотрелся в сияющее лицо.

Неужели это действительно…

— Все.

Или просто… Похожа?

— Дарьен?

Строгий голос вернул в полумрак комнаты. Дарьен наклонился, поцеловал кончик хмурящегося носа и выдохнул почти виновато:

— Все не могу.

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Но узнали, кто настоящий заказчик?

— Угу.

— И?

— И все — выдохнул Дарьен.

Хотел в губы, но Алана как-то прочитала его движение, и получилось согреть дыханием лишь возникшие у его губ тонкие пальцы.

Впрочем, пальцы — это тоже неплохо. Тем более они у нее такие чувствительные…

Пальцы уперлись ему в лоб, а Алана прошила его острым, как одна из ее шпилек взглядом.

— Все? — спросила она, приподнимая бровь.

— Все, — кивнул Дарьен. — Но у нас возникла проблема посерьезней.

— Насколько серьезней?

Ну вот, хотел пошутить, а она поверила. Подобралась, словно хищник перед прыжком.

— Очень серьезная, — улыбнулся он, любуясь блеском ее глаз. — Эльга придумала, что Хильдерик тебя отослал, и теперь отказывается с ним разговаривать.

Она моргнула не веря. Раз, второй и беззвучно рассмеялась.

— Это не смешно, — нарочито строго сказал Дарьен.

Алана кивнула, давясь, едва сдерживаемым хохотом.

— И что же, — она сглотнула и продолжила уже спокойнее, — чего Его Величество ожидает от меня?

Глава 31

Моя дорогая Магин.

Идеально очиненное перо шло легко, оставляя на плотной, отменного качества, бумаге тонкую вязь обыденных фраз.

…Что здоровье мое пребывает в полнейшем благополучии.

Молитвам сестры Марии-Луизы ребра уже не давали о себе знать и мы обе сходились во мнении, что повязку можно будет снять в ближайшие дни.

…И дела мои идут хорошо.

Камеристке Ее Высочества полагалось спать в одной из общих комнат с пятью, а то и десятью другими прислуживающими в замке незамужними женщинами. Замужние жили в городе и являлись в Цитадель засветло, принося с собой уличную грязь и свежие сплетни. Правила обязывали меня носить платье из простой саржи и белый чепец, а единственными моими украшениями должны были стать знак Всеотца и кроткая улыбка. Мне полагалось скользить по коридорам безмолвной тенью и, случись встретиться с яркими, словно цветки, адельфи и порой даже более яркими адельфосами, замирать у стены в почтительнейшем из поклонов.

В общей комнате я не спала — Эльга, пусть реже, но все еще просыпалась по ночам. И хотя она показательно дулась на меня почти весь первый день, вечером, когда я собралась покинуть ее спальню, меня схватили за руку и очень тихо попросили не уходить. Чепец я носила в кармане того самого, пошитого в Тонвале, синего платья. И надевала, когда ведомая исключительно жаждой познания, исследовала планировку замка — визиты дам, жаждущих засвидетельствовать свое почтение Ее Высочеству, давали для этого достаточно времени, а в коридорах мало кто обращает внимания на прислугу. Наверное, поэтому, а еще потому, что, несмотря на настояния Дарьена, я не спешила пользоваться ни его именем, ни средствами, отношения наши не стали достоянием света. В отличие от его отношений с адельфи Оннет, вдовствующей баронессой Руан.

Я тихо выругалась и взялась за скребок — почистить смазанную точку.

Адельфи Оннет любила драгоценности. И кайсанский шелк небесного оттенка, подчеркивавший ее выразительные глаза. И судя по тому, как ее милость держала себя в салонах, — всерьез рассчитывала стать ее светлостью.

Ревновала ли я? Нет. Дарьен был моим, и глупо, имея три обещанных святому Гермию и еще не вышитых покрова, тратить душевные силы