class="p1">— Жаль… А впрочем, — маркиз задумчиво посмотрел на дверь, что вела в примыкающую к гостиной спальню, — знаете, не так давно я приобрел одну весьма интересную лютню… Последнюю, которой владел Бернарт из Ведантона. И я хочу, чтобы однажды вы сыграли на ней, Алана. Для меня.

Его взгляд и улыбка делали это невинное предложение откровенно двусмысленным, и я не выдержала.

— Это невозможно, ваше сиятельство.

И, кажется, моя уверенность его разозлила.

— Не стоит…

— Последняя лютня Бернарта похоронена вместе с его дамой, — мой голос был тверже скал Бру-Калун. — Кто бы ни продал вам инструмент, солгал.

— Или лжет сочинивший эту красивую, не спорю, историю.

— Я сама положила ее туда.

Этого маркиз не ожидал.

— Вы?

Сомнение, мелькнувшее в синих глазах, показалось мне забавным.

— Да. И готова поклясться в этом, если вам будет угодно.

Маркиз рассматривал меня несколько очень долгих мгновений, после чего перевел взгляд на полированное золото набалдашника, поджал на мгновенье губы, и чутье подсказало: тот, кто продал маркизу подделку крупно об этом пожалеет.

— Не нужно клятв, — наконечник трости утонул в узоре ковра, — мне достаточно вашего слова.

Определенно, пожалеет. Хорошо.

— Благодарю, ваше сиятельство, — я склонила голову. — А может ли быть так, что и моего нет, вам окажется достаточно?

Он засмеялся так, словно я сказала нечто в высшей степени забавное.

И серьги, уходя, забрать отказался, сопроводив свой отказ небрежным: «Они ваши, делайте с ними что пожелаете».

Я пожелала оставить их на столе, где их и нашла обрадовавшаяся подарку Эльга.

Как назло, в день концерта у меня разболелась голова, а с ней и низ живота, суля скорое приближение регул. И надо ли говорить, что капризное волнение Эльги не добавляло мне доброты, и к торжественному моменту переоблачения, терпение мое дрожало, словно натянутая тетива. Прическа, обманчиво простая, на которую я потратила битый час и остатки своего человеколюбия. Высокомерное пренебрежение фрейлин, которые, пока я наспех переодевалась, собирала волосы в строгий узел и закрепляла его парой кайсанских шпилек, подавали Эльге тончайшую сорочку и шелковые чулки. Крепили подвязки и нижние юбки, затягивали шнуровку нового платья. Молочно-белый атлас и совсем немного золота, чтобы не отвлекать глаз от совершенства королевских сапфиров — Эльга все-таки выпросила парюру Хильдегард Милосердной и сейчас крутилась перед огромным зеркалом. Касалась жемчужных капель ожерелья, поправляла браслеты и брошь, покачивала головой, любуясь, как танцует пламя в безупречных камнях сережек, и бросала тоскливые взгляды на покоящуюся в ларце диадему.

Вот она потянулась к сапфировому чуду, но строгое — которое за день? — замечание сестры Марии-Луизы заставило Эльгу отпрянуть.

Незамужние адельфи диадем не носят.

Судя по лицу Эльги, добавь Его Величество парюру в приданое сестры — и Ее несговорчивое Высочество вприпрыжку побежит под венец. Возможно, именно этого и добивалась сестра Мария-Луиза, которая последние две недели слишком уж часто вспоминала то о пышном визите короля Родриго, то о хваленом изяществе кастальского двора. В покоях появились романы об отважном рыцаре Амадисе и кантинги Масиаса Влюбленного. Сладкие вина, миндаль, финики, роскошные ткани, веера и парные гребни — подарки посла Касталии дона Генцо. А Дарьен в присутствии Эльги то и дело заводил разговор о магнолиях… Вот уж не замечала за ним столь сильной любви к цветам. Но хитроумный план работал: с каждым днем Ее непокорное Высочество слушала все внимательнее, что, несомненно, увеличивало шансы принца Рамиро на благосклонный прием. Это и возможность в будущем примерить не просто диадему — корону.

Хотя о самой свадьбе Эльга слышать не желала. Несмотря на то что свадьба эта должна была состояться в Керинисе. Нарушение традиций, но третью сорвавшуюся помолвку сочтут знаком недовольства святой Юнонии, которую в Касталии чтут, так же сильно, как здесь святую Интруну. А без законного наследника шансы принца Рамиро получить и удержать корону, такие же, как у перемазанной в золе служанки станцевать на королевском балу. Ради этого брака Касталия прекратила войну, отказалась от репараций и согласилась отсрочить выплату приданого на несколько лет… Эльга же не желала говорить даже о подвенечном платье. Эльга. О платье.

Нет, с парюрой королевскому дому Арморетты определенно придется расстаться.

Я потерла висок, обвела взглядом роскошные покои и заметила мнущуюся в дверях служанку, которая, разумеется, не смела отвлечь благородных дам от туалета Ее Высочество. Девица была новенькой, но мое платье, слишком дорогое для прислуги, а главное, властный тон, сделали свое дело, и в мою ладонь опустился квадрат письма, с оттиском коронованной розы. Вдовствующая королева Гизельда, что так своевременно предпочла светскую суету двора душеспасительному уединению Девичьей Башни изволила написать дочери. Опять.

— Ступай, — кивнула я, запоминая лицо служанки.

Интересно, откуда у ее величества деньги на взятки. Не драгоценностями же своими она платит, в конце концов.

Собственно, это было второй причиной моего практически неотлучного пребывания в покоях Эльги — все записки вдовствующей королевы передавались Его Величеству. Мной или фрейлинами, в отличие от слуг, те не рисковали положением своих семей ради мелкой монеты. А сестра Мария-Луиза, согласившаяся задержаться в столице, присматривала за Эльгой там, где статус не позволял появляться мне.

Эльга же… Эльга была счастлива. Возвращению в столицу, новым покоям, они, насколько я могла судить были куда больше и роскошнее ее старой комнаты в Девичьей башне, целой комнате нарядов, прогулкам в парке, торжественным королевским ужинам, тому, что Дарьен учил ее стрелять из арбалета. И письмам, которые почерком вдовствующей королевы писала я. Точнее, переписывала — история о том, как мы проучили виконта Эрьвью, подала королю идею. Черновики, которые отдавали мне, скорее походили на распоряжения, чем на послания матери, но когда я заикнулась об этом Дарьену, он лишь поморщился и сказал, что так надо. Иначе Эльга заподозрит неладное. А она читала. Перечитывала даже. И улыбалась.

— Алана!

Оклик Эльги перехватил меня на полпути от моего рабочего платья — письмо было спрятано в потайном кармане — к столику и чашке с наверняка остывшим травяным отваром. Будь мы одни, я сперва выпила бы лекарство. Но в покоях, помимо меня и сестры Марии-Луизы, находились еще адельфи Анна, дочь королевского постельничего, и адельфи Атанаис, наследница серебряных копей Ларредо, а потому я развернулась, подошла к зеркалу и сделала книксен.

— Ваше Высочество?

— Вот, — Эльга поспешно протянула мне колье.

Серебро и крупные с ноготь бусины соколиного глаза.

— Что Ваше Высочество желает сделать с этим?

— Мое высочество, — сказала Эльга явно довольная собственным остроумием, — желает, чтобы ты это надела. И… Твои волосы. Сделай с ними что-то более… торжественное.

— Благодарю вас.

Я с поклоном приняла