Торико продолжала говорить. Она и раньше хорошо понимала, насколько это серьезная общественная проблема — беременность и роды неимущих женщин, но особенно остро она это почувствовала теперь, работая в этой больнице.

— Посмотрела бы ты на этих жалких, несчастных женщин, которые приходят сюда рожать. У большинства из них ни гроша за душой. Некоторые имели работу, но как только стала заметна беременность, их вышвырнули за ворота. Некоторых бросили мужья. Почти все они говорят, что если бы у них хватило мужества, то они покончили бы с собой. Я уже тебе как-то говорила, что нашу больницу содержат канадские католики. Она оборудована лучше, чем другие подобные больницы в Японии. Кому из этих несчастных женщин удается сюда устроиться, та по крайней мере может рассчитывать на благополучные роды. Правила у нас довольно строгие, зато и больница не чета родильным домам для бедных, где женщине не столько помогут, сколько поизмываются над ней. Но как бы, милая, здесь хорошо ни было, а ведь через две недели женщина должна уйти отсюда с новорожденным на руках. А что дальше? Где и как ей растить ребенка? Почти ни у одной нашей роженицы нет средств. При теперешнем застое в делах, когда

столько людей лишилось работы, на что они могут рассчитывать? Ну, и все кончается тем, что мать идет продавать себя на улицу, а ребенок становится беспризорным. Когда в первый раз купаешь такого младенца, тебя иногда не столько одолевает жалость к нему, сколько начинает душить гнев. Так и хочется закричать на весь мир: «Кто тебя, несчастная, заставляет рожать? Зачем? Что за дикое безрассудство!» Может быть, ты, Сэттян, считаешь, что детей следует иметь при любых условиях? Но я против этого. Ни один бедняк не должен заводить детей, пока не наступят такие времена, когда он будет в состоянии обеспечить им нормальные условия жизни и хорошее воспитание. И было бы очень правильно, если бы до тех пор, пока такие условия не будут завоеваны,-женщины набрались решимости и отказывались рожать. Тогда и войн не было бы, как бы этого и ни хотелось кому-нибудь. Солдат было бы мало!

Милитаристы и их покровители оправдывали свою захватническую политику на континенте отсутствием у Японии достаточной территории. «Что такое Япония?—вопрошали они и тут же отвечали:—Четыре острова, один полуостров, да и то не свой, и еще один островок — вот и все. Мыслимо ли на таком ничтожном пространстве прокормить сто миллионов человек?»

Но как ни странно, они ратовали за дальнейший рост народонаселения. Для осуществления их захватнических планов им нужны были солдаты, как можно больше солдат. Термин «людские ресурсы» стал модным, не сходил со страниц газет и журналов. «Плодитесь и размножайтесь!»— все громче и настойчивее призывали поборники экспансии. Со времени заметного сближения с Германией и Италией японские экспансионисты старательно копировали своих новых друзей в Европе, которые истошно вопили о «жизненном пространстве». Дело шло к военному союзу с этими странами, и Япония тогда подражала им буквально во всем.

— Кидзу говорит, что, если начнутся события в Китае, мировой войны не миновать,— заметила Сэцу.

— Очень похоже. Иностранцы, живущие у нас, уже начинают нервничать.

Торико рассказала об одной старой даме, приехавшей в Японию из Канады и связанной с благотворительным обществом, на средства которого существовала их больница. Она не нуждалась в деньгах, но от нечего делать преподавала в частном высшем учебном заведении. Эта дама, по ее словам, собиралась долго прожить в Японии, но сейчас решила вернуться на родину.

— Старушка — большая либералка. Возможно, потому, что она неверующая,— рассказывала Торико.— Она утверждает, что года через два никто из иностранцев, кроме итальянцев и немцев, не сможет жить в Японии. Как иностранка, она, по-видимому, знает то, чего мы еще не знаем. Она считает также, что все японские женщины должны научиться прибегать к противозачаточным средствам. По ее мнению, это очень важно. Если сократится прирост населения, это может серьезно обуздать военщину, а ей нельзя давать распоясываться. Она, кажется, была лично знакома с госпожой Зангер7677. Только я не думаю, чтобы эта идея легко у нас привилась. Ведь у нас немало таких женщин, как Сэттян,— усмехнулась Торико.— Право, Сэттян, ты еще какую-нибудь награду от верхов получишь!

— Не надо смеяться,— с мольбой в голосе проговорила Сэцу. Лицо ее медленно заливал густой румянец, и потемневшие вдруг веснушки стали похожи на черные точки. Она смотрела на подругу печально и с каким-то виноватым видом.

— А я и не смеюсь. Впрочем, если судить по моему опыту в этой больнице, проект американской старушки может оказаться вполне осуществимым. Ты думаешь, многие из тех детей, которых мне приходится здесь принимать, родятся только потому, что их действительно хотели и ждали? Считанные единицы. Большинство появляется на свет оттого, что их матери не знали, что предпринять. И на первых порах, кроме отвращения, они к своим младенцам ничего не питают. Теперь не то, что было в старые времена. Теперь никто не пляшет от радости при рождении ребенка, если только новорожденный не из знатной или богатой фамилии. Но и это, кажется, уже становится исключением. Не знаю, помнишь ли ты тот случай, который произошел на нашей памяти в осакской больнице с невесткой одного крупного оптовика-трикотажника из Самба”76. Она лежала в родильном отделении, кажется, в палате «люкс».

Склонив голову набок, Сэцу пыталась вызвать в памяти случай, о котором говорила Торико. И словно сквозь какую-то туманную пелену ей вдруг представилась молоденькая, совсем еще юная красивая женщина, для которой выдавали роскошное постельное белье и меняли его каждые три дня. Сестры и няни, когда собирались вместе, на все корки честили ее.

— Ах, помню, помню! Еще совсем молоденькая! Ей, кажется, было не больше восемнадцати лет.

— Да, да. Хорошенькая такая девочка. Не успела она окончить школу, как ее выдали замуж. Она у нас тогда рожала уже второй раз. Так вот, эта юная особа плакала и говорила: «Неужели Я обречена на то, чтобы терпеть подобные муки каждый год?» Она вздрагивала от отвращения, когда ей приносили младенца, и ни разу не захотела посмотреть на него. Но еще любопытнее вела себя ее свекровь. Та приходила и требовала, чтобы каждый раз, как будут купать ребенка, не забывали стукнуть три раза по дну ванночки. Она