от которых не знаешь, куда деваться. Помните рассказ Чехова «Спать хочется»? Помните, как девочка, служившая в няньках, укачивает ребенка и сама начинает засыпать. Но стоит ей только отнять руку от люльки, как ребенок подымает плач. Девочка снова начинает качать, и снова у нее слипаются глаза и безжизненно опускается рука. Но ребенок плачет, она просыпается и опять качает. А ей хочется спать, спать хочется! Тогда она душит ребенка и крепко и сладко засыпает возле люльки с мертвым младенцем. Мне кажется, что такое же чувство великого облегчения испытали бы и мы, если бы нам удалось начисто забыть свое прошлое. Однако наших блох не задушишь. Они бессмертны.

— Чего ж ты жалуешься? Ты ведь проспиртован, а блохи, кусая тебя, тоже заспиртовались!—усмехнулся Ода.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Кидзу, запрокинув голову так, что виден был его острый кадык.

— А ведь это здорово, а? Блохи-то, а? За-спиррр-то-вались! И стали бессмеррр-тны... Как иммортели74.— Язык у Кидзу заплетался, и говорил он отрывисто, то подымая голову, то роняя ее на грудь.— Послушай, Ода! Давай я их тебе подарю, а? Ведь для твоей лаборатории это находка! — засмеялся он, наваливаясь на плечо приятеля.

Не обращая на него внимания, Ода предложил приступить к сукияки.

— Да, пожалуй, пора,— поддержал его Канно.

Вдвоем с Одой они допили бутылку пива. Положив на сковородку с кипевшим соусом ломтики жареного мяса, Сэцу подала на стол кадушечку с вареным рисом.

Кидзу ожесточенно махал руками на гостей и кричал:

— Куда вы спешите? Посидим подольше. Выпьем! Кто знает, когда еще снова удастся встретиться! Мало ли что может случиться! Вот, например, поезд, в котором поедет Канно, возьмет да и сойдет с рельс.

— Ну что ты мелешь?

— Или вот Ода! Возьмет вдруг и повесится на какой-нибудь кладбищенской сосне...

— Надеюсь, что до этого ты попадешь под автомобиль!

— Нет, это невозможно. Со мной ничего не случится. Я живуч, как мои блохи! Сколько бы ни было на мне этих заспиртованных блох, я иду вперед. Шатаюсь, спотыкаюсь и все-таки иду вперед!

Сказав это, Кидзу закатил глаза. Белки, казавшиеся всегда особенно белыми на его смуглом лице, сейчас налились кровью. Вдруг его лицо приняло такое выражение, будто он вспомнил что-то необыкновенно приятное и смешное, и он стукнул Канно кулаком по спине.

— Послушайте, друзья! А как вы посмотрите на такое дело? Когда один из нас будет валяться под обломками вагона, а у другого на два дюйма удлинится шея, ибо он будет висеть на сосновой ветке, я в это время — раз!—и стану миллионером?! Нет, в самом деле! Я говорю серьезно! К тому времени, когда Канно вернется, я непременно стану миллионером!

Кидзу еще в студенческие годы любил выпить, и когда он под хмельком заводил подобную дурашливую болтовню, остановить его было невозможно. Его находчивость и своеобразный юмор всегда забавляли друзей. Однако сейчас ни Ода, ни Канно больше его не слушали и молча доедали рис. Они спешили. Завтра Канно отбывал из Токио поездом «Сакура» *, а у него еще не были уложены вещи.

— Нет, я вижу, какие вы мне, к черту, друзья! — с притворной обидой выругался Кидзу, не выпуская из рук стакана, в который он то и дело подливал себе пива.— Стать миллионером...— продолжал он со вздохом.— Вот моя единственная мечта. Больше я теперь ни о чем не мечтаю. Все остальное для меня исчезло, рассеялось как дым. Социальная революция — это журавль в небе, я за нее и медного гроша не дам. Мне нужно одно: стать миллионером! Я, конечно, понимаю, у вас это мое страстное желание, мои новые взгляды сочувствия не встретят. Где там!.. Один нянчится с барчуками, другой возится с червяками! Каждый день я шлифую подошвами мостовые делового квартала, и каждый раз я чувствую себя тем ирландцем, который превращен был в шпалу. Ох, до чего же я это остро чувствую! Асфальт, по которому катятся сверкающие линкольны и бьюики богачей/ начинает мне казаться моей собственной спиной. Спина эта не может ни повернуться, ни шевельнуться, ни подняться и выпрямиться! И так, молча, подавляя вздохи и глотая слезы, я должен пролежать всю жизнь, прижатый к голой земле? Нет! К чертям! Терпение мое истощилось! Я хочу попробовать подняться и выпрямить спину, пока еще не сгнил, как прошлогодняя трава. Они попирали меня своими каблуками, наступали на мою голову, но теперь с меня хватит! Я сам хочу топтать и давить их! Я хочу отплатить за каждый полученный мною пинок. И для этого сейчас есть одно-единственное средство, один-единственный путь: владеть тем, чем они владеют, пользоваться тем, чем они пользуются! Короче говоря— разбогатеть!

— Конечно, это проще, чем делать революцию,— спокойно заметил Ода.

— Ну, а каким образом ты рассчитываешь разбогатеть?— с улыбкой спросил Канно, прихлебывая только что заваренный Сэцу горячий ароматный чай, ощущая его чуть терпкий вкус и чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

Где в словах Кидзу кончался пьяный вздор и где начинались его подлинные мысли, определить было трудно. Тем не менее его идейная метаморфоза была очевидной. По-видимому, он не столько пьянел, сколько притворялся пьяным, чтобы облегчить себе откровенное признание. Сёдзо это сразу понял. Но почему же Ода и он с самого начала не дали ему достойного отпора? Почему он вместо того, чтобы резко осудить Кидзу и омерзительную чепуху, которую тот городил, лишь иронически посмеивался и спокойно ковырял палочками в тарелке? «Не потому ли,— шептал ему внутренний голос,— что ты и сам изменился так же, как Кидзу?»

— Вы, наверно, помните, какую шумиху подняли недавно газеты по поводу того, что сын генерала стал биржевиком?— спросил Кидзу, залпом допив последний стакан пива и со звоном поставив его на поднос.— Он тоже был одним из покаявшихся. В нашей газете написать о нем поручили мне. Но я нахожу, что этому генеральскому сынку пришла отличная идея, вполне в духе времени. Вы спрашиваете, каким путем я намерен получать так называемую прибавочную стоимость? Во всяком случае не путем эксплуатации своих приятелей. Вряд ли из вас много выжмешь! В конце концов, акции и биржевая игра — не менее благородные средства накопления капитала, чем всякое другое. Источник везде и для всех один, и вам он известен. Однако для того, кто начинает с пустыми руками, игра на бирже — путь к наиболее быстрому обогащению. Впрочем, я не собираюсь обзаводиться какой-нибудь захудалой