на превосходство в вооружении, действовала малоуспешно против русской армии. Англо-бурская война вскрыла перед всем миром военную слабость англичан: англичане нуждались в шестикратном численном превосходстве, чтобы получить перевес над слабо организованной милицией буров. Мировая война подтвердила эти выводы: только с большим запозданием Англия смогла выставить на континенте внушительные по числу армии, а качество их, до самого конца войны, решительно уступало германским и французским войскам.

Царская Россия также начала скользить по наклонной плоскости, потому что после 1812 года она почувствовала себя как бы вне военной конкуренции. Военная Россия в XIX веке представляла также идеологический остров. Наши политические центры омывались океанами земли, на которых свирепствовали зимние бури, унесшие лавры величайшего завоевателя. Пространство от Вислы до района между верхней Волгой и Окой представляло в нашем сознании не меньшую преграду, чем Ла-Манш. Как и англичане, русские также могли не беспокоиться. Им незачем было стремиться к военному совершенству, так как в ссоре с европейским государством они могли нанести смертельный удар, а сами рисковали получить только царапину. Эта царапина, под Севастополем, оказалась довольно глубокой и на некоторое время явилась благодетельным импульсом, позволив провести широкую реформу и, в частности, дав Милютину возможность привести нашу армию в некоторое соответствие с современностью. Но севастопольский урок вскоре был забыт и ложно истолкован. Западная Европа, в лице Англии и Франции, показала свое бессилие углубиться далее нескольких верст в русский океан земли; а если им удалось на побережье одержать местный успех, то не заключалась ли причина его в отсутствии в России железных дорог, что крайне затруднило сосредоточение усилий русского колосса к атакованному пункту его периферии. Можно было провести железные дороги и продолжать спать под мерный стук вагонов и свистки паровозов, начавших бороздить нашу территорию...

В восьмидесятых годах австрийский офицер генерального штаба, скрывшийся под псевдонимом “Сарматикус”, написал труд, который русский генеральный штаб должен был бы приветствовать всеми силами. Нашумевшая книга Сарматикуса стремилась доказать, что военная неуязвимость России — это миф, что при современных средствах возможно нанести русскому могуществу сокрушительный удар, что в настоящих условиях путь от Вислы до Москвы может быть проделан много успешнее, чем это удалось Наполеону. Один из наших злейших врагов взял на себя роль сказочного принца, пробуждающего спящую красавицу. России пора было проснуться от очарования, наложенного на нее лаврами 1812 года; казалось бы, русские военные должны были только благодарить Сарматикуса за его услугу. Однако, идейная слепота представляет непременную прерогативу режима, идущего к гибели. Один из наиболее бесталанных представителей русского генерального штаба, молодой офицер П.А. Гейсман взялся за перо и выступил как “Анти-сарматикус”. Он добросовестно перечислил все трудности войны с Россией, все рубежи — реки, болота, леса, — которые лежат на пути немцев к Москве, сослался на русское бездорожье, на русскую зиму, на убогость русских деревень и бедность местных средств Белоруссии, на наши огромные расстояния — и пришел к выводу, что от границы дороги, ведущие в Берлин и Вену, много короче и удобнее, чем дороги, ведущие в Москву. Гейсман отстоял наше право чувствовать себя отрезанным от Европы, сознавать себя на острове, оставаться в дремоте — и режим почтил его назначением профессором в академию генерального штаба, которая обязана ему глубоким двадцатилетним упадком кафедры истории военного искусства.

***

Основной причиной прусской катастрофы 1806 г. Клаузевиц признал посредственность во всех военных усилиях Пруссии, недостаток могучих импульсов к борьбе. В 1796 г. Пруссия перестала быть участницей борьбы с революцией и попыталась сохранить нейтралитет для Северной Германии. Пруссия убаюкивала себя сознанием, что она ведет мирную политику и что знамена ее полков обвеяны славой непобедимости Фридриха Великого. Чтобы почувствовать себя на идеологическом острове и привести свою армию в запущенное состояние, нет необходимости ни в Ла-Манше, ни даже в океане русской земли. Фридриху Великому удалось выдержать борьбу с Австрией, Францией, Россией, Швецией и Саксонией, соединившими свои усилия. Семилетняя война оставила после себя традицию неуязвимости Пруссии, а что может быть опаснее для государства того опиума, который представляет сознание безопасности?

После йенского погрома исходная точка мышления прусских историков, политиков и стратегов была изменена радикальным образом. Новая точка зрения может быть охарактеризована как противоположная митинговому утверждению “шапками забросаем”. Прусские историки, политики и стратеги при каждом удобном случае повторяли, что немецкий народ получил свое место под солнцем на большой дороге, в Центре Европы; что нет никаких значительных рубежей, которые обеспечивали бы его от вторжения с востока, юга, запада, что Германия — это историческое поле битв, где все европейские народы сводят свои счеты; что соседи немцев со всех сторон враждебны им и географически предрасположены заключить против Германии коалицию; что Германия была уже однажды разорена и отброшена на столетие назад ужасами Тридцатилетней войны; что кровавая эпопея Наполеона разыгрывалась преимущественно на немецкой земле, велась преимущественно за счет реквизиций, наложенных на Германию, вызвала огромные потери среди немецкого народа и оставила наибольшие разрушения в немецких селах и городах. Если немцы не хотят и в будущем быть объектом войны, а предпочитают быть субъектом, ведущим войну, для этого Германия, поставленная в ужасные стратегическо-географические условия, должна видеть свое спасение в военной подготовке, в стремлении к военному совершенству. Немцам придется вести борьбу на несколько фронтов, против подавляющей своей численностью коалиции; из предстоящих кризисов немцы, обреченные жить под угрозой страшных опасностей, не смогут выйти, одерживая только ординарные победы; только сверхъестественные успехи, экстраординарные победы, комбинация таких исторических Канн, как Седан, позволят немцам сохранить свою самостоятельность, независимость и цельность германского государства. Всякая борьба для Пруссии или Германии связана с вопросом о жизни или смерти государственного организма; за минуту слабости, за одну кампанию, не составляющую непрерывную цепь триумфов, германскому народу придется расплачиваться десятилетиями политического и экономического рабства.

Этой точке зрения обязана своими успехами бисмарковская Германия; если мы обратим наше внимание на мировую войну, на десятки выигранных германской армией операций в борьбе с превосходными силами, то успехи немецких войск нам придется объяснить сознанием серьезности положения: германские вожди задавались высокими целями, отказывались от будничных побед, не стеснялись предъявлять войскам самые трудные требования, ставили самые тяжелые задачи, вели решительную, хотя и рискованную игру; германские солдаты сознавали, что только их воля к победе, их самопожертвование является оплотом немцев, что только живая стена их тел является преградой потоку враждебных армий, грозящему опустошить и поработить всю страну. В этих условиях