германские войска дрались блестяще; успех германцев при русском вторжении в Восточную Пруссию в августе 1914 г. был успехом голодного, припертого к обрыву, отчаявшегося человека над сытым буржуа, которому нет необходимости во что бы то ни стало опрокинуть этого несчастного в обрыв, чтобы пройти по своей исторической тропинке; для него не заказаны и другие дороги.

В статье “Современное положение Германии” Радека неоднократно подчеркивается мысль об антиостровном положении Германии, о кольце угрожающих ей врагов, об ответственности за национальные судьбы тех течений, которые установят свою гегемонию между Вислой и Рейном.

Автор проводит параллель между Россией, располагающей громадными пространствами и могущей не иметь заботы о будущем страны в том смысле, чтобы бояться за самое ее существование, и Германией; у нас, в момент брестского договора, было куда отступить, германская же революция, в случае своего торжества, должна будет сделать центральным вопросом диктатуры рабочих — защиту и удержание в единых пределах разорванного уже отчасти версальским договором германского пролетариата, отстаивание самого существа германской нации и всего того, что создано ее гением. Этими словами К.Радек только протоколирует вывод из германской истории, и в том, что касается Германии и судеб германской революции, с ним можно только соглашаться.

***

Советская власть получила от старого режима сложное наследство, в том числе и ту пуховую перину, которую представляют мысли о бесконечности русской территории, представляющей широкое поле для отступлений, о неуязвимости для внешнего врага политического центра, о русской зиме, которая остановит всякое вторжение. Правда, в 1919 г. об этих идеях никто не думал: не на жизнь, а на смерть велась борьба на все четыре конца света. Когда крымские татары еще производили свои грозные набеги по водоразделу между Доном и Днепром и опасность висела над Московией со всех сторон, наши прадеды не проявляли более лихорадочной энергии, не ощущали острее, что на карте стоит все — государственное бытие, жизнь, последние крохи народного достояния, — чем революционная власть в момент продвижения Деникина по забытому в течение трех с половиной веков историческому пути на Курск—Орел.

Но гражданская война закончилась, и, подытоживая ее результаты, советская мысль вспомнила и о своих географических союзниках — зиме, расстоянии и пр. Новая экономическая политика покоится на этой пуховой перине и на ясно выражаемых наших миролюбивых стремлениях.

Нельзя не приветствовать отказ Советской власти от какого-либо шовинизма, от стремления использовать Красную армию для проповеди революции с оружием в руках. Но будет ли проявлением шовинизма предложение — посмотреть на географическую карту, поразмыслить над современной техникой и отказаться от нескольких приятных, но тем более опасных, иллюзий?

Мы все, конечно, понимаем, что от Москвы до Варшавы точно такое же число километров, как и от Варшавы до Москвы. Но всегда ли мы отдаем себе отчет, что районы возможного развертывания русских и польских армий лежат почти совершенно точно посередине этого пространства и что те же 550-600 километров, которые потребовались бы русским войскам покрыть, чтобы прибыть в Варшаву, отделяют поляков от Москвы.

Но что значат эти шестьсот километров, взятые хотя бы в масштабе того небольшого полуострова азиатского материка, который представляет Европа? От французской границы, даже выдвинутой по версальскому договору, точь-в-точь то же расстояние до Берлина, как от польской границы до Москвы.

Но, может быть, неправильно мерить русские расстояния протяжением от границы до Москвы. Ведь в 1812 г. занятие Москвы французами не решило участи войны, а Александр I даже говорил о том, что он отпустит бороду, удалится в крайнем случае в Сибирь, но будет продолжать войну.

Иллюзии! История нас учит, что стратегическое значение столиц находится в прямой зависимости от напряжения политических страстей в государстве. Наполеон сделал только жалкие попытки для агитации среди русских крестьян и мещан, и поэтому занятие им Москвы оказалось политически бесплодным: перед ним оставался монолит русского народа, лишь в слабой степени затронутого классовой борьбой, не представлявшего еще конгломерата различных интересов и борющихся партий. Для Наполеона I в 1814 г. временный, по его мысли, захват Парижа союзниками уже оказался смертельным ударом, так как в Париже союзники нашли ряд французских политических группировок, на которые они смогли опереться. При том напряжении классовой борьбы, которое непременно будет сопутствовать будущей войне, никому не рекомендуется отказываться от прямой обороны столицы. Участь Варшавы будет участью Польши; отпускать бороду, в случае взятия врагами Советской России Москвы, может быть пришлось бы и теперь, но в других целях. На задаче защиты Москвы должны быть сосредоточены все силы Советской России, решительная партия должна быть сыграна здесь.

В 1812 г. Наполеон начинал свое вторжение с Немана. Ему пришлось продвигаться по русской территории до Москвы на 860 километров и оккупировать 235 тыс. кв. километров русской территории. Вторжение было начато массой в 450 тыс. солдат. Через 3,5 месяца, к моменту занятия Москвы, силы Наполеона уменьшились до 213 тысяч. На квадратный километр русской оккупированной территории приходилось 0,9 французского солдата.

В 1870 г. немцы начали вторжение во Францию такой же массой в 450 тыс., но благодаря системе высылки укомплектований запасными частями и второлинейным формированиям армии в распоряжении Мольтке, в момент осады Парижа, так же через 3,5 мес., насчитывали почти первоначальное количество солдат — 425 тыс. От немецкой границы Мольтке удалился всего на 335 километров, ему пришлось оккупировать только 71 тыс. кв. километров французской территории, и на один квадратный километр оккупации приходилось 6 германских солдат. Мольтке в отношении захваченной территории располагал в 6,5 раз большими силами, чем Наполеон в 1812 г., отсюда большой запас устойчивости в его положении к моменту падения Парижа.

Если мы будем рассматривать пространство, оккупированное Красной армией в 1920 г. при наступлении к Варшаве, равным площади треугольника Полоцк—Казатин—Варшава, то оно будет измеряться 190 тысячами кв. километров. С 15 мая по 15 августа, так же в продолжении трех месяцев, Красная армия, в составе около 125 тыс., продвинулась по основному направлению приблизительно на 550 километров.

Ввиду значительного уменьшения численного состава наших армий, почти равносильного падению войск Наполеона в период наступления к Москве, и недостаточного пополнения, можно оценивать силы красных в середине августа 1920 г. не выше 95 тыс. в пределах оккупированной территории, т.е. всего по 0,5 бойца на кв.