Шрифт:
Закладка:
Patientia victrix.
Донаньи, Бонхёффер и Мюллер находились в тюрьме. Генерала Остера отстранили от службы. Оставшиеся в абвере заговорщики продолжали строить грандиозные планы переворота. Но пока что полагаться приходилось на малое. Через несколько дней после свержения Муссолини, в конце июля, Вильгельм Канарис вылетел в Венецию и встретился с главой итальянской военной разведки, генералом Чезаре Аме[679]. Адмирал путешествовал неофициально. Он посоветовал Аме быть осторожным: Гитлер может попытаться похитить Папу Пия XII. Идея была чудовищной, но исключать такую возможность нельзя. К счастью, когда в сентябре Германия вторглась в Италию, Геринг, Геббельс и генерал Эрвин Роммель отговорили Гитлера, объяснив, что даже он не может себе позволить начать полномасштабную войну с Католической церковью.
В июле Канарис отправил Хельмута фон Мольтке в Стамбул, предположительно, чтобы расследовать легальность некоторых кораблей, замеченных под флагом нейтральной Турции. Истинной целью этой поездки была попытка убедить союзников смягчить жесткую позицию относительно мирных переговоров. С тем же успехом Мольтке мог биться головой о кирпичную стену. В Стамбуле ему помог немецкий экспат, профессор университета Александр Рестов, имевший связи с УСС. С его помощью Мольтке связался со своим старым другом, бывшим поверенным в делах в Берлине Александром Кёрком. Сейчас Кёрк служил «чрезвычайным послом» Америки в Египте и имел прямой доступ к президенту Рузвельту.
Увы, ничего не вышло. Кёрк вежливо отклонил предложение о встрече. Он написал, что союзники твердо придерживаются требования о безоговорочной капитуляции. Обсуждать можно только один вопрос: дату капитуляции Германии[680].
Ганс фон Донаньи надеялся, что война закончится еще до того, как его дело попадет в суд, — он знал, что до суда еще долго. Кристине он говорил, что медленное течение времени в Моабитской тюрьме вызывает «огромную давящую усталость», но в то же время придает столько сил, «что он просто не может сидеть спокойно»[681].
Чтобы чем-то заняться, Донаньи стал учиться рисовать. За довольно кислой внешностью (личный секретарь Папы Пия, отец Роберт Лейбер, считал Донаньи абсолютным кальвинистом) скрывалось сердце настоящего художника. Не имея никакой профессиональной подготовки, Донаньи нарисовал чудесный этюд спящей жены. Портрет дочери Барбары с косичками напоминал работы Нормана Роквелла. Рисование позволяло выплеснуть эмоции — Манфреда Рёдера Донаньи изобразил в карикатурном виде, с огромными оттопыренными ушами и сморщенным лицом, словно тот съел лимон или с отвращением выслушал какие-то свидетельские показания.
У Донаньи было много времени для чтения. Он стал тщательно изучать Библию и говорил, что это единственная книга, способная захватить его целиком и полностью, чтобы мысли не «блуждали»[682]. Он стал перечитывать романы Диккенса, которого называл «замечательным доктором для души»[683]. Бонхёффер тоже много читал. Охранники не замечали, что порой он читает между строк — в буквальном смысле слова. В семействе Бонхёфферов разработали собственную систему обмена тайными сигналами через передаваемые Дитриху и Гансу книги. С помощью книг узники тоже передавали послания. Двигаясь с конца к началу, еле заметно подчеркивали карандашом одну букву на каждой десятой странице. Работа кропотливая, но дело стоило того.
Так, например, Бонхёффер хотел поделиться с зятем информацией, содержащейся в письме, которое он отправил в гестапо в сентябре 1940 года. Это письмо часто всплывало на допросах. В то время он боролся за сохранение отсрочки от призыва, а Донаньи внес в письмо кое-какие изменения, прежде чем Дитрих его отправил. «Я не уверен, что письмо с исправлениями Ганса обнаружено, но мне так кажется», — такое сообщение Бонхёффер передал через книгу. Послание заняло 670 страниц — вот почему Бонхёффер и Донаньи полюбили большие, толстые книги вроде «Унесенных ветром». (Кстати, этот роман по-прежнему оставался бестселлером в Германии, хотя с момента выхода прошло уже шесть лет[684].)
Даже в тюрьме Бонхёффер и Донаньи оставались в курсе антифашистской борьбы. Главным источником информации была Кристина Донаньи. Она поддерживала связь с заговорщиками, в частности с Остером и Канарисом. Ее зять Рюдигер Шлейхер был юристом Министерства авиации и имел контакты с судебным юристом Карлом Заком, который для Бонхёффера и Донаньи стал настоящим ангелом-хранителем по юридическим вопросам[685]. Они обменивались посланиями через книги, а иногда передавали записки с продуктовыми посылками или с бельем, которое отправляли родным в стирку.
Общение было сложным, но эффективным. Донаньи и Бонхёффер знали, что идея заговора жива. Полковник Хеннинг фон Тресков, тот самый офицер, которому не удалось взорвать самолет Гитлера в Смоленске, от своих планов не отказался. И генерал Фридрих Ольбрихт тоже. Летом 1943 года к ним присоединился третий заговорщик. Подполковник Клаус Филипп Мария Юстиниан Шенк граф фон Штауффенберг происходил из древнейшей аристократической семьи Южной Германии.
Когда-то он был убежденным нацистом, но затем его мировоззрение кардинально изменилось — теперь он считал Гитлера антихристом. В апреле Штауффенберг был тяжело ранен — тогда он служил в 10-й танковой дивизии в Тунисе. Машина, в которой он ехал, подверглась атаке с воздуха. Он лишился правой руки, двух пальцев на левой и левого глаза. Его лечением руководил лучший хирург Берлина, близкий друг и коллега Карла Бонхёффера, Фердинанд Зауэрбрух.
Именно Зауэрбрух привел Штауффенберга в сопротивление, познакомив с Людвигом Беком и генералом Ольбрихтом[686]. Бек и Ольбрихт как раз искали харизматичную фигуру, которая заполнила бы пустоту после отстранения Ханса Остера. Благодаря Зауэрбруху они такую фигуру нашли. После встречи Ольбрихт восторженно воскликнул: «Штауффенберг! Этот тот, кто нам нужен!»
Красивый, молодой (ему было всего тридцать пять лет) Клаус фон Штауффенберг вдохнул жизнь в круг удрученных заговорщиков. Несколько месяцев он оправлялся после ранений, а затем Ольбрихт сделал его начальником штаба в Берлине. Штауффенберг обладал потрясающей уверенностью и преданностью делу. Он с самого начала дал понять, что готов лично убить Гитлера.
«Поскольку генералы до сих пор ничего не сделали, — говорил Штауффенберг одному из своих дядьев, — действовать должны полковники»[687].
Ганс фон Донаньи с облегчением узнал, что угли прежних попыток заговора все еще горячи. Им не давал остыть Тресков. Впрочем, Донаньи следовало сосредоточиться на собственных проблемах. Когда в конце апреля
