Хельмут фон Мольтке был одним из немногих друзей Пёльхау, кто знал о его подпольной деятельности. В мае 1943 года они встретились после работы, и Пёльхау упомянул о нескольких семьях, преимущественно еврейских, кому хронически не хватает продуктов. На следующий день Мольтке написал жене, что «П. крайне занят операциями поддержки и снова просит помощи». Он попросил Фрейю отправить «45 килограммов» гороха с фермы Крайзау на адрес Пёльхау — со всеми обычными предосторожностями. «Он знает, что мешок нужно будет вернуть»[671].

Сопротивление было для Пёльхау настоящим спасением от безумия его повседневной работы. С 1943 года капелланы более не присутствовали при казнях, но все же оставались с приговоренными до последней минуты. Казни принимали все более страшный размах. Гарольд Пёльхау даже представить себе не мог ничего подобного ранее.

В июне произошло нечто необычайное.

Весной 1941 года немецкая армия использовала информатора, чтобы проникнуть в голландскую сеть Сопротивления, которая передавала информацию англичанам. Сорок три человека были арестованы и помещены в тюрьму города Схевенингена. Через год, в нарушение международного права, их вывезли из страны по приказу Гитлера. Эта директива получила название «Ночь и туман». Согласно ей граждан оккупированных стран, обвиняемых в «угрозе безопасности Германии», доставляли на территорию Германии и тайно судили военным судом в Берлине.

В сентябре 1942 года состоялся суд над голландскими узниками. Тридцати двум голландцам, которых содержали в Моабитской тюрьме, вынесли смертные приговоры, но привели их в действие лишь 4 июня 1943 года. Накануне казни узников перевели в тюрьму Плётцензее, где их встретил пастор Пёльхау. На следующий день рано утром приговоренных посадили в автобус и отвезли в уединенный лес в нескольких милях от тюрьмы и расстреляли поодиночке. Их сопровождал пастор Пёльхау. Можно сказать, голландцам повезло — они избежали виселицы и гильотины[672].

По дороге на казнь узники пели голландский национальный гимн: «Мой щит, моя опора, о ты, Господь мой Бог». Когда автобус остановился, приговоренные умолкли, ожидая, когда назовут их имена. В восемь утра охранники пришли за Йоханом Стийкелем, лидером антифашистов. Ему был всего тридцать один год[673]. Примерно каждые пять минут на казнь уводили очередного узника. Корнелис Друпстеен… Генерал-майор Хендрик Хассельман… Бартоломеус Бломберген…

Прошло больше двух часов. В автобусе остались лишь Мозес Хес и пастор Пёльхау. Когда назвали имя Хеса, пастор Пёльхау проводил его к месту казни. В 10:28 прозвучали последние выстрелы.

Хельмут фон Мольтке узнал о казни голландских антифашистов из своих источников, а Пёльхау рассказал ему, как все это было. Мольтке хотел обсудить произошедшее с верховным командованием, но позднее передумал. Вместо этого он поднял вопрос о жестокостях немецких солдат и эсэсовцев на оккупированных территориях. Местных жителей арестовывали и убивали — тактика тотального запугивания. Две недели в июне Мольтке ездил по войскам, рассказывая генералам войск, стоящих в Бельгии, Нидерландах и Франции, о применении международного права и необходимости подчинения этим нормам. Он был уверен: если генералы выполнят данные ему обещания, можно освободить более тысячи узников.

Затем он вернулся в Берлин, и вся его уверенность испарилась. Он присутствовал на совещании генералов и старших офицеров верховного командования. Собравшихся он назвал «отвратительными жабами»[674]. На совещании Мольтке заявил, что они обязаны сообщить Гитлеру, что директивы наподобие «Ночи и тумана» незаконны и подвергают немецких солдат риску возмездия. С ним никто не согласился. Никто не захотел ничего сообщать Гитлеру. Все принесли ему присягу верности. Приказы фюрера не обсуждают и не обдумывают — а просто исполняют. Через три дня Мольтке получил информацию по делу о растрате средств Донаньи — Бонхёффером. И эта информация тоже была отрезвляющей. «Боюсь, все обстоит не так хорошо, как я думал», — сказал он Фрейе. Мольтке чувствовал, что «все пойдет не так»[675]. И он не ошибся.

Пятого августа Мольтке обедал с Гарольдом Пёльхау. Еда была делом второстепенным. Главным пунктом меню была война. Мольтке всегда восхищала способность Пёльхау быть приятным собеседником и другом, несмотря на все тяготы его служения[676]. В Тегеле не было ничего нового, вот только нагрузка на пастора все росла и росла. Тем вечером на гильотину должны были отправить шестнадцать членов «Красной капеллы» — тринадцать женщин, причем одной из них была юная Лиана Берковиц, которая недавно родила в тюрьме девочку. Пёльхау чувствовал, что над северным Берлином, где он жил и работал, сгущаются военные тучи[677]. Люди были подавлены, все боялись бомбардировок и мечтали о мире. Если эта часть города запылает от зажигательных бомб, жители вряд ли сумеют и захотят гасить пламя. Мольтке тоже видел отблески страха и паники. Союзники окончательно закрепились в Италии. Русские наступают на Восточном фронте. В штабе абвера пакуют коробки для переезда на военную базу Цоссен за городом. Британские самолеты стали слишком часто бомбить центр города. На транспорт нельзя положиться, а телефонное сообщение то и дело прерывается. Все чаще отключают электричество. Условия жизни в Берлине настолько ухудшились, что Мольтке попросил жену не приезжать — слишком опасно. Лучше оставаться на ферме в Крайзау. Хельмут сохранил квартиру над гаражом близ Тиргартена — там он работал и встречался с заговорщиками, но ночевал он у своего друга Петера Йорка, что жил вдали от центра. Три месяца назад Мольтке привез Пёльхау горох, чтобы тот распределил его среди голодных евреев. Теперь ему самому не хватало еды. Он написал Фрейе, чтобы она прислала картошку, овощи и, если можно, сухую фасоль, «чтобы продержаться какое-то время».

«Любовь моя, — писал он, — грядет хаос»[678]. Грядущее он описал латинской фразой: patientia victrix.

Терпение побеждает.

48

Сигналы

Оптимисты считали, что высадка союзников на Сицилии предвещает быстрое окончание войны. Однако новое итальянское правительство начало тайные переговоры с американским генералом Дуайтом Эйзенхауэром, командующим союзными войсками в Средиземноморье. Третьего сентября было подписано перемирие. Эйзенхауэр не объявлял о соглашении до 8 сентября — об этом было объявлено накануне запланированного британо-американского штурма итальянского порта Салерно.

Гитлер отреагировал стремительным сухопутным вторжением в Италию. Ему удалось взять под контроль бо́льшую часть страны. Десятого