рейхсканцлеру с тем, чтобы тот, в свою очередь, наделил ею главнокомандующего рейхсвером. Сект заявил о своем согласии, хотя ему такая форма передачи власти и не казалась оптимальной. Правительственная программа и заявление, которые он вслед за этим коротко набросал, не имели, однако, ничего общего с намерениями рейхспрезидента и правительства: главнокомандующий хотел в качестве канцлера, наделенного чрезвычайными полномочиями, преобразовать Германию в авторитарное сословное государство приблизительно того типа, о котором Бисмарк грезил в 1880-е годы.

В то же время Рудольф Гильфердинг считал неизбежным установление диктатуры другого рода. Чтобы не допустить распада Большой коалиции из-за проблемы Баварии, 30 сентября 1923 г. министр финансов выступил с предложением, согласно которому правительство должно было ходатайствовать перед рейхстагом о наделении его полномочиями «самостоятельно принимать все необходимые решения в области политики и экономики, а также переносить заседания рейхстага на более поздний срок. Это единственный путь спасения государства». Министр внутренних дел Зольман на том же заседании правительства заявил, что положение настолько угрожающее, что не обойтись без частичного отступления от правил парламентской демократии. «Признаки надвигающихся беспорядков слева и справа постоянно множатся, — были записаны в протоколе слова Зольмана, — и мы должны опасаться того, что если дело дойдет до насильственных действий, то их последствия будут таковы, что немецкий народ будет отброшен в своем развитии на десятилетия назад. Задача Большой коалиции — спасти народи рейх — может быть выполнена только при условии поддержки широких народных масс. То, что диктаторские меры необходимы, ясно всем. Но для них должна быть найдена форма, которая не повлечет новые тяжелые потрясения»{218}.

Опасность коммунистического восстания, из расчета которой исходили все возможные планы установления диктатуры осенью 1923 г., далеко не была химерой, существовавшей только в воображении противников КПГ. Когда речь заходила о попытках переворота со стороны крайних левых, то в первую очередь подразумевалась Саксония. Социал-демократическое правительство меньшинства Цейгнера, зависимое от парламентской поддержки КПГ, предоставило коммунистам такую свободу действий, которую те не имели ни в одном из немецких государств. В первую очередь от этого выиграли Пролетарские сотни — полувоенные союзы, которые с лета 1923 г. все больше и больше переходили к устройству тактических учений на местности, учебным тревогам и овладению стрелковым оружием. Самым ярым противником вооруженных рабочих был генерал Альфред Мюллер, командующий войсками рейхсвера в Саксонии. На неоднократные публичные заявления Цейгнера о нелегальной деятельности военных в связи с «Черным рейхсвером» Мюллер ответил по-своему: в августе 1923 г. он запретил своим офицерам принимать участие в официальных празднествах по случаю Дня конституции в Дрездене и отклонял все дальнейшие попытки саксонского правительства вступить с ним в переговоры как неприемлемое дело для «порядочного солдата». Когда 27 сентября в рейхе было введено чрезвычайное положение, исполнительная власть в Саксонии перешла к генералу Мюллеру. После этого дальнейшее обострение ситуации стало здесь неизбежным. Военное выступление рейха против Саксонии, насколько можно было судить в конце сентября 1923 г., не должно было в отличие от Баварии встретить сопротивление рейхсвера. Ведь в Саксонии дело могло дойти только до борьбы рейхсвера с левыми радикалами, но не до сражения «солдат против солдат».

Наряду с Саксонией хорошие возможности для развертывания своей деятельности предлагала коммунистам Тюрингия. Отношения между КПГ и СДПГ в Веймарском ландтаге были куда как более напряженными, чем в Дрездене, и 11 сентября депутаты-коммунисты своими голосами даже способствовали успеху предложения буржуазных партий о вынесении вотума недоверия социал-демократическому правительству меньшинства во главе с Августом Фрёлихом. Однако Пролетарские сотни, давно запрещенные в Пруссии и других федеральных землях, в Тюрингии продолжали существовать беспрепятственно. 27 сентября командующий местными войсками рейхсвера генерал Рейнгард, являвшийся в 1919 г. военным министром Пруссии, был наделен министром рейхсвера Гесслером исполнительной властью. После этого в Тюрингии также наступила фаза острой конфронтации между земельным правительством и военными, и одновременно — сближение между преимущественно левыми социал-демократами и коммунистами{219}.

Но решение о коммунистическом перевороте в Германии принималось не в Веймаре, Дрездене или Берлине, а в Москве. Известия о «забастовке против Куно» привело ряд большевистских лидеров в состояние эйфории и дало повод председателю ИККИ Коминтерна Григорию Зиновьеву, проводившему свой отпуск на юге России, 15 августа послать ИККИ следующее указание: поскольку начинается новая и решающая глава в деятельности КПГ и Коминтерна, коммунисты Германии должны подготовиться к приближающемуся революционному кризису. Троцкий расценивал ситуацию похожим оптимистическим образом и тотчас же пригласил обоих депутатов от КПГ в ИККИ, Августа Эндерле и Якоба Вальхера, посетить его во время отпуска на юге России, чтобы более точно информировать о положении в Германии.

Следующей важной датой в ходе подготовки немецкой революции стало 23 августа. В этот день состоялось заседание Политбюро ЦК РКП(б), на котором Радек, Троцкий и Зиновьев выступили за революционное выступление КПГ и высказали предположение, что решающие события произойдут в течение следующих недель или месяцев. Сталин был настроен скептически и сомневался в том, что революция произойдет уже осенью 1923 г. На заседании был сформирован комитет, на который возлагалась задача подготовки и руководства коммунистическими выступлениями в Германии. В его состав вошли в том числе эксперт по военной и политической ситуации в Германии Карл Радек и неофициально советский полпред в Берлине Николай Крестинский. На высшего дипломатического представителя СССР возлагалась задача управления денежным фондом, из которого поступали средства на подготовку «немецкого Октября».

Неписаный девиз, под которым проходило заседание Политбюро от 23 августа, гласил «Сейчас или никогда!». Лидерами большевиков, в число которых к тому моменту уже не входил тяжело больной Ленин, ситуация в Германии конца лета 1923 г. воспринималась аналогичной ситуации, сложившейся в России летом 1917 г. Внешний и внутренний кризисы обострились настолько, что применение насилия казалось наиболее очевидным выходом из положения. Коммунисты должны были принять решение, кто нанесет первый удар: они или фашисты. В пользу незамедлительных действий свидетельствовали попытки правительства Штреземана, направленные на сближение с Англией, что легко могло стать основой для складывания антисоветского блока. Радек выступал адвокатом новой наступательной тактики очевидно еще и потому, что он был сторонником Троцкого, ярого последователя теории «перманентной революции», и надеялся на то, что после успеха в Германии создателю Красной армии будет легче справиться со своими врагами в лице Зиновьева, Каменева и Сталина. Определенную роль для некоторых действующих лиц в Москве могло сыграть ожидание того, что коммунистическая революция в Германии отвлечет недовольных русских рабочих от их материальных тягот и поможет Советскому Союзу в решении его огромных экономических проблем в будущем.

Председатель КПГ Генрих Брандлер имел о шансах немецкой революции гораздо более трезвое мнение, чем руководство Коминтерна. В конце