в октябре 1919 г. в Вашингтоне и предусматривавшую всеобщее введение восьмичасового рабочего дня. И хотя профсоюзы настаивали, что Германия лучше всего сможет вернуть свою международную конкурентоспособность в результате форсированной рационализации оборудования и производственных процессов, это не лишало силы аргумент предпринимателей, что для этого отсутствует необходимый капитал и именно поэтому рост производительности возможен лишь за счет сверхурочного труда.

Первое правительство Большой коалиции потерпело крах, с одной стороны, потому что в самой правой из входивших в него партий имелись силы, стремившиеся заменить парламентскую демократию авторитарным режимом. С другой, потому что самая левая из коалиционных партий в своем большинстве не хотела идти на компромиссы, способные сделать возможным выживание правительства парламентского большинства. Обе правительственные партии — и справа, и слева — испытывали давление со стороны более радикальных конкурентов, которые только и ждали, чтобы нажить политический капитал в собственном социальном лагере, критикуя уступчивость своих более умеренных соперников: коммунисты — на левом, немецкие националисты — на правом крае политического спектра. После того как и слева, и справа партийные резоны взяли верх наддоводами коалиции, парламентский выход из кризиса на ближайшую перспективу стал неправдоподобным. Казалось, что Германия созрела для той или иной для диктатуры{223}.

Но 6 октября 1923 г. случилось самое невероятное: нового рейхсканцлера снова звали Густав Штреземан и кабинет, который он возглавил, опирался на партии Большой коалиции. О быстром завершении правительственного кризиса позаботился в первую очередь рейхспрезидент Эберт, который сразу же после отставки правительства поручил Штреземану сформировать новый кабинет. Также свою роль сыграло то, что тогда как немецкие националисты выступали против канцлерства Штреземана, большинство ДФП в отличие от своего правого крыла не было готово способствовать новому поражению своего председателя. В конце концов все партнеры по первой Большой коалиции осознали, что на данный момент не существует альтернативы формированию правительства парламентского большинства и высказались за продолжение сотрудничества.

Решающего прорыва лидерам партий и экспертам в социально-политической области удалось добиться в ночь с 5 на 6 октября: они пришли к соглашению о необходимости достижения роста производства и «нового урегулирования закона о рабочем времени при принципиальном сохранении восьмичасового рабочего дня как нормального рабочего времени». На вопрос Штреземана о том, могут ли при необходимости законодательным путем также быть введены восьмичасовые рабочие смены в горной промышленности, был дан единодушный положительный ответ.

Компромиссная формула от 5 октября 1923 г. в принципе лишь повторяла то, что за одиннадцать месяцев до того было оговорено экспертами будущей Большой коалиции, в том числе Гильфердингом и Роймером, и нашло свое отражение в репарационной ноте правительства Вирта от 13 октября 1922 г. Предложение Гильфердинга вернуться к этой ноте, высказанное в первые октябрьские дни 1923 г., не было поддержано ни буржуазными министрами, ни социал-демократической фракцией. Одним эти формулировки показались на тот момент слишком далекоидущими, другим — недостаточными. Но спустя пару дней победило понимание того, что недолговечный консенсус ноября 1922 г., с одной стороны, сейчас нельзя превзойти, с другой — он достаточно прочен, чтобы на его основе выстроить новый правительственный союз.

Для социал-демократов «принципиальное» признание восьмичасового рабочего дня означало определенный успех, хотя едва ли можно было сомневаться в необходимости, по меньшей мере, частичного ограничения этого социального достижения. СДПГ рассматривала как свою заслугу также то, что вопрос продолжительности рабочего дня не мог быть урегулирован одним махом в результате принятия закона о чрезвычайных полномочиях правительства. Что ж касается самого «чрезвычайного» закона, то переговорщики со стороны социал-демократов дали на него свое ясное согласие. Его принятие, конечно же, означало частичное введение диктатуры, признал перед фракцией Герман Мюллер, но если не будет этой легальной диктатуры, то дело закончится насилием. Ведь предприниматели были достаточно сильны, чтобы отменить восьмичасовой рабочий день и без законодательного урегулирования.

Позиция, которую Мюллер защищал 6 октября, была верной и четырьмя днями ранее. Но в эти дни судьба парламентской демократии находилась на острие ножа, и то, что Германия преодолела кризис, не скатившись к диктатуре, отнюдь не было заслугой СДПГ. И хотя социал-демократы могли отнести в свой актив небольшое позиционное завоевание в отношении продолжительности рабочего времени, то их политическое влияние в новом правительстве в целом уменьшилось. Вместо четырех министров СДПГ теперь выставила только трех: Зольмана, Радбруха и Роберта Шмидта. Гильфердинг, чья кандидатура в качестве министра финансов оставалась спорной и для собственных однопартийцев, должен был оставить этот пост, в первую очередь под давлением со стороны ДФП, освободив его для беспартийного, но симпатизировавшего Народной партии Ганса Лютера. Место Роймера в качестве министра экономики, которого предприниматели посчитали слишком уступчивым, занял беспартийный Йозеф Кёт, бывший руководитель Имперского бюро экономической демобилизации. Беспартийным был также преемник Лютера на посту министра продовольствия граф Каниц, его назначение последовало только 23 октября 1923 г. До этого момента он принадлежал к ДНФП, которую также представлял в рейхстаге с момента дополнительных выборов в 1921 г. Каниц был намеренно включен в правительство как доверенное лицо аграриев. По своему составу второй кабинет Штреземана однозначно был правее, чем первый.

Спустя неделю после формирования кабинета, 13 октября 1923 г., рейхстаг 316 голосами против 24 при 7 воздержавшихся принял закон о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий, при этом было достигнуто большинство, необходимое для изменения конституции. В соответствии с этим законом правительство Большой коалиции (и только оно) наделялось чрезвычайными полномочиями в финансовой, экономической и социальной областях. Из сферы его юрисдикции был исключен вопрос о продолжительности рабочего времени, а также ограничение пенсий и пособий точно оговоренных групп населения. Столь подавляющее преимущество голосов, поданных за чрезвычайный закон, образовалось в результате действий коммунистов и немецких националистов, которые в напрасной надеже воспрепятствовать необходимому кворуму в две трети голосов покинули зал заседаний перед началом заключительного голосования. С другой стороны, такая массовая поддержка отобразила дисциплинирующий эффект ордера на роспуск парламента, выданного рейхспрезидентом рейхсканцлеру на случай отклонения закона рейхстагом. Кроме того, перед решающим голосованием СДПГ приняла решение об обязательном голосовании «за» всех членов фракции. То обстоятельство, что, несмотря на это, 43 депутата — социал-демократа не голосовали без уважительной причины, из них 31 оправдывали этот шаг в политическом заявлении, отражает внутреннее напряжение, царившее в самой большой из правящих партий.

Некоторые из декретов, принятые во время непродолжительного действия «Первого имперского закона о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий», оказали долгосрочное воздействие на социально-экономическую жизнь Германии. Так, 13 октября кабинет принял постановление, подготовившее путь для будущего закона о социальном страховании безработных. Расходы по социальному обеспечению безработных должны были впредь на ⅘ финансироваться на паритетных началах работодателями и рабочими и служащими, а пятая часть — государством. Декрет о сокращении численности персонала от