420 Например, уже в первой строке — «Спасен быть желаю» — не вполне ясно, как Господь может говорить что-либо подобное о себе, поскольку он сам является «спасителем» (σωτήρ) par excellence. С другой стороны, Меркурий, арканная и полезная субстанция алхимиков, олицетворяет мировую душу, плененную в материи; подобно Первочеловеку в объятиях Фюсис, он действительно нуждается в спасении через искусство служителя (artifex). Меркурий «искупается», избавляется от удерживающих его оков, а в качестве aqua permanens становится также классическим растворителем. Несколько прозрачнее строка «Уязвлен быть желаю и уязвить желаю», которую можно соотнести с раной в боку Христа и мечом разделяющим. Однако и Меркурий как арканная субстанция тоже пронзается или расчленяется мечом (penetratio и separatio), уязвляет себя мечом или дротиком страсти (telum passionis). Менее ясно, какое отношение к Христу имеют слова «Зачат быть желаю и зачать желаю»: хотя первая половина этого речения определенно относится к Господу, зачатому как Сын Духа Святого, а не сотворенному; само же зачатие обычно приписывается именно Святому Духу, а не Христу как таковому. Остается лишь гадать, был ли Меркурий в качестве мировой души зачат или сотворен, но при этом он, вне всякого сомнения, представал «животворящим» принципом, а в облике итифаллического Гермеса Килления считался олицетворением зачатия и порождения. «Поедание» с «поедаемостью» характерно, скорее, не для Христа, а для всепожирающего дракона, для «разъедающего» Меркурия, который, как Уроборос, поедает самого себя подобно гомункулу у Зосимы.

421 Слова «Умом быть зрим желаю», если их вообще можно отнести к евангельским, следует включить в исключительно иоанновскую, послеапостольскую спекуляцию относительно природы Логоса. Гермес издавна считался Нусом и Логосом, а Гермес Трисмегист и вовсе признавался Нусом откровения. Вплоть до семнадцатого столетия в Меркурии видели скрытую в человеческом теле, то есть в материи, veritas (истину), которую предстояло познавать при помощи размышлений, cogitatio. В Новом Завете ни о чем подобном речи не идет[615]. Cogitatio, которое могло бы соответствовать размышлению, чаще всего трактуется негативно, подобно недоброму cogitatio cordis (Быт. 6:5 и 8:21): «cuncta ogitatio cordis intenta ad malum» («все мысли и помышления их были зло во всякое время»). В Первом послании Петра (1 Пет. 4:1) cogitatio передается как ἔννοια (сознание, образ мышления). Более позитивное значение cogitare приобретает у Павла (2 Кор. 10:7): «Тот сам по себе суди» (hoc cogitet iterum apud se; τοῦτο λογιζέσθω πάλιν ἐφ᾽ ἑαυτοῦ), где это слово и вправду означает осмысление посредством размышления. Но это позитивное мышление в нас на самом деле идет от Бога (2 Кор. 3:5: non quod sufficientes simus cogitare iliquid a nobis, quasi ex nobis; οὐχ ὅτί ἀφ᾽ ἑαυτῶν ἱκανοί ἐσµεν λογίσασθαί τί ἐς ἐξ ἑαυτῶν — «не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что́ от себя, как бы от себя, но способность наша от Бога»). Единственное место, где cogitatio выражает представление о размышлении и венчающем ее прозрении — это Деяния апостолов (Деян. 10:19): «Petro autem cogitante de visione, dixit Spiritus ei; τοῦ δὲ Πέτρου διενθυρουµένου περί τοῦ όράµατος εἶπεν τὸ πνεῦµα» — «Между тем как Петр размышлял о видении, Дух сказал ему…»).

422 В первые века нашей эры «мышление» интересовало, скорее, гностиков, чем церковь, и по этой причине великие гностики наподобие Василида[616] или Валентина кажутся нам чуть ли не христианскими теологами, склонными к философствованию. Иоанновское учение о Логосе позволило рассматривать Христа одновременно как Нус и как объект человеческого мышления, что и следует из греческого текста: Νοηθαιναί θέλω νοῦς ὤν ὅλοζ («Умом быть зрим желаю, будучи им всецело»)[617]. Подобным образом говорится о Христе и в «Деяниях Петра»: «Познаваем Ты лишь от духа»[618].

423 «Омовение» соотносится с purificatio (очищением) или с крещением, а также с обрядом омовения покойника. Последняя практика сохранялась вплоть до восемнадцатого столетия как алхимическое омовение «черного трупа» и opus mulierum (женское дело). Омовению подвергалась черная первоматерия, которая, вместе со средством омовения — sapo sapientum (мылом мудрых) — и тем, кто омовение совершал, считалось единым Меркурием в трех разных обликах. В алхимии нигредо (назначенное к омовению) и греховность мыслились практически как тождественные понятия, но в христианском гностицизме встречаются лишь намеки на возможность отождествить Христа с темным началом, и фраза нашего текста λούσασθαι («омываем быть желаю») принадлежит к их числу.

424 Восьмерка, будучи удвоенной четверкой, относится к символизму круга (мандалы). Упомянутая в гимне, она отчетливо передает архетип хоровода «в наднебесье»[619], ведь здесь воспроизводится гармония. То же касается числа двенадцать, которое выражает зодиакальный архетип двенадцати апостолов, космическое представление, отзвук которого слышится в дантовском «Рае», где говорится, что святые составляют блистающие созвездия.

425 Всякий, не желающий присоединиться к хороводу, кто не обходит по кругу центр, то есть Христа и Антропоса, будет поражен слепотой и не сможет ничего увидеть. Вообще здесь описывается внешнее событие, но оно символизирует внутреннее обращение каждого из учеников к центру, к архетипу Антропоса и к самости, поскольку хоровод едва ли возможно истолковать как реальное историческое событие. Скорее, его следует понимать как своего рода парафраз евхаристии, как «дополняющий» символ и как рецептирующее явление (Rezeptionserscheinung)[620], которое облегчает восприятие таинства сознанием. Это значит, что перед нами психический феномен, акт осознавания более высокого порядка, который устанавливает связь между сознанием индивидуума и символом целостности, над ним господствующим.

426 (В «Деяниях Петра») о Христе говорится:

Ты для меня отец, Ты для меня мать, Ты для меня брат, Ты друг, Ты слуга, Ты домоправитель. Ты Все, и Все в Тебе; Ты Сущий, и нет ничего такого, что не было бы Тобой. Стекайтесь же к Нему и вы, братья, и когда узнаете, что лишь в Нем бытие наше, то обретете тогда то, о чем Он говорит нам: «Ни око не видело, ни ухо не слышало, ни в сердце человеческое не проникло»[621].

427 Слова гимна «Воссоединиться желаю…» нужно понимать именно так: субъективное сознание соединяется с объективным центром, порождая единство Бога и человека, воплощенное в Христе. Самость реализуется благодаря сосредоточению множества на центральной точке — и сама желает этого сосредоточения. Она — субъект и объект свершения. Вот почему она «светит» тем, кто ее «видит». Ее свет незрим, если не воспринимается; в таком случае ее все равно что нет. Она в такой же степени зависит от восприятия, в какой само восприятие, зрение,