даже задремать. Он тщательно перебрал в уме все, о чем говорилось на допросе, и попытался по-новому оценить, что же все-таки ему грозит. Но как он ни крутил, получалось, что дело его – дрянь. Они пока не знали об ограблении банка и заместителе директора, и самому заявлять об этом было бы настоящим самоубийством. Правда, следователь сказал, что выяснить его фамилию не составит труда, но, скорее всего, он блефовал. В картотеке уголовного розыска Калистратов не числился, приводов в милицию не имел, а значит, им придется сильно попотеть, прежде чем они выяснят, кто он такой. «А все равно ведь когда-нибудь узнают, – с горечью подумал Сергей. – В любом случае я отсюда уже никогда не выйду».

Снова лязгнул засов, и дверь открылась. Уже знакомый Калистратову конвойный с порога оглядел камеру и спросил:

– Где этот… новенький? – Сергей посмотрел в его сторону, и он махнул ему рукой: – Давай на допрос.

Калистратова привели в тот же кабинет, усадили на тот же стул, и конвойный вышел.

– Ну что, пришел в себя? Тогда давай еще раз познакомимся, – явно стараясь расположить к себе подследственного, дружелюбно предложил следователь. – Меня зовут Горбунов Александр Михайлович.

Глядя на свои грязные колени, Сергей вспоминал, где он мог так извозить джинсы, и решил, что во время ареста, когда его сбили с ног. Затем он подумал, что ему ни в коем случае нельзя называть настоящее имя в камере, где могли оказаться подсадные или просто болтливые зэки. Пока он размышлял над этим, Горбунов что-то говорил ему о правах и адвокате, но неожиданно постучал карандашом по столу и громко спросил:

– Ты меня не слушаешь?

– Слушаю, – ответил Калистратов и попросил: – Дайте закурить, пожалуйста.

– Да, конечно, только имя свое назови, – сказал Горбунов и полез в карман за сигаретами.

– Свиридов Николай, – ответил Сергей. – Николай Алексеевич.

Почти целый час Калистратов отвечал на вопросы Горбунова. Он сочинил удивительно трагическую и столь же душещипательную историю о том, как завел свое дело, но запутался в долгах, и его поставили на счетчик. Как он целых три месяца бегал от своих кредиторов, ночевал у знакомых и дальних родственников, но жестокие заимодавцы выкрали его младшую сестру, и ему пришлось где-то срочно доставать деньги. По ходу рассказа Калистратов сыпал фамилиями и именами несуществующих людей и придуманными названиями таких же мифических коммерческих фирм. Горбунов слушал его внимательно, что-то быстро записывал и иногда уточнял – где и когда происходили описываемые события. Затем Сергей рассказал, как он долго готовился к ограблению и выбирал объект. С этого момента следователь начал заносить в протокол все, что он говорил, и даже попросил Калистратова не торопиться, рассказывать помедленнее. Закончил Сергей очень живым, подробным описанием того, как оперативники избивали его во время ареста, но Горбунов остановил его:

– Ну, голубчик, ты же сам виноват, патрульного подстрелил. Скажи спасибо, что живым взяли. Но здесь, я тебе обещаю, тебя бить не будут.

– А вы не скажете, по какой статье я иду? Номер. А то в камере спрашивают, – попросил Калистратов.

– Я же тебе говорил, – удивился Горбунов. – Да ты не беспокойся, они и так все узнают. А вообще-то у тебя их целых три. Пока три. – Следователь назвал номера статей и подвинул к нему протокол: – Вот здесь распишись и можешь идти в камеру.

По привычке Сергей едва не расписался своей настоящей фамилией, но вовремя спохватился и коряво нацарапал на протоколе: «Свиридов». Ему до тошноты не хотелось возвращаться в душный, забитый людьми каменный мешок, и он угрюмо попросил:

– Может, в одиночку меня посадите? Мне рассказывали, что особо опасных…

– Ну, не такой уж ты и особо опасный, – усмехнулся Горбунов. – А в одиночке я и сам бы с удовольствием отдохнул. Так что до завтра, Свиридов.

Пока Калистратова вели в камеру, он про себя повторял свое новое имя и вспоминал подробности истории, которую экспромтом сочинил для следователя. Он понимал, что ему еще не раз придется ее рассказывать, а потому решил заучить легенду наизусть. Попутно Сергей придумывал новые подробности, оттачивал уже имеющиеся и все время возвращался к номерам статей. Эта шпионская игра так увлекла его, что он на время позабыл о страхе, который вернулся, едва за ним закрылась тяжелая дверь и лязгнул засов.

После кабинета следователя камера показалась ему еще более мрачной и отвратительной. Калистратов трезвел и по мере того, как хмель выветривался Сергей все чаще сопоставлял, чего он лишился и что приобрел. С отсидевшими разные сроки он встречался и раньше, но это было на свободе, в компании таких же, как и он, молодых людей, где действовали привычные законы и правила. Здесь же было другое государство с иной конституцией, со своей иерархией ценностей, моралью и даже своим языком. Но самым неприятным было то, что законы этого государства представлялись Калистратову очень страшными, как если бы он попал к дикарям-людоедам и ему предстояло либо вместе со всеми есть человечину, либо самому быть съеденным. А потому Сергей оттягивал более близкое знакомство с сокамерниками, справедливо подозревая, что именно оно определит всю его последующую жизнь.

Ни на кого не глядя, Калистратов сразу улегся на свое место, но уже через несколько секунд услышал знакомый голос:

– Э, у нас так не делается. Познакомиться надо. Это тебе не магазин: вошел и вышел.

– Свиридов… Николай, – приподнявшись на руках, проговорил Сергей. – Мужики, я, честное слово, два дня не спал.

– Здесь отоспишься, Свиридов Николай, – ответил откуда-то из угла человек, которого совершенно невозможно было разглядеть из-за густого полумрака. – Тебе же не работать предлагают, а познакомиться.

– Извините, ребята, – пробурчал Калистратов.

Больше в этот вечер его никто не трогал, но уснуть Сергей так и не сумел. Дверь еще несколько раз открывалась и закрывалась, кто-то уходил на допрос и потом возвращался. Затем все как по команде по очереди отметились на параше, а после этого принесли ужин. Не вставая и не открывая глаз, Калистратов сказал, что есть не хочет, и один из сокамерников пошутил в раздаточное окошко:

– Ему бутылочку шампанского, пожалуйста,