не видишь того, что очевидно. — Она была, как выжатый лимон. Каким простым и коротким представлялся этот разговор в мыслях. Ведь все уже давно сказано, все случилось, самое трудное — позади. И как нелегко, оказывается, ставить точку. — Пойми, Игорь, мы не можем отбежать с тобой на десять лет назад и начать все сначала. Да, нам сейчас трудно. Но мы должны пройти через это. И пройдем. И останемся людьми, сохранив хотя бы уважение друг к другу. Я не пытаюсь обвинить тебя. Когда распадается семья — виноваты оба. Это — аксиома. Речь не о том, кто виноватее. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Да-да, не усмехайся, пожалуйста. Я искренне желаю тебе счастья. И я надеюсь стать счастливой тоже. Может быть, не скоро, не сейчас. Но счастливой я буду.

— Это у тебя такая уверенность после отдыха появилась?

— Да, ты прав. После отдыха. У меня многое случилось после. Но только «после», заметь, а не «до».

— Ты забыла про главное, что у нас есть. Про Стаську.

— Нет, дорогой, не забыла. Как можно забыть то, без чего невозможно жить? Но я хочу быть с ней искренней. Я хочу, чтобы она не боялась жизни. И я не позволю расти ей в лицемерии и обмане. Пусть наша семья будет лучше неполной, чем лживой. А если у тебя так и не хватит мужества поговорить с ней, я сама все объясню.

Он помолчал, щелкнув пару раз выключателем торшера.

— Не щелкай, пожалуйста, рябит в глазах, — попросила Лара. — Послушай, давай заканчивать этот разговор. Не хочется скатываться на взаимные упреки и обвинения, а это произойдет, если мы не остановимся. Выяснять нам уже нечего — все и так ясно, Я только…

— Завидую твоей ясности, — перебил ее Игорь.

— Ну вот, ты уже иронизируешь. И делаешь это зло, между прочим, — заметила она. — Я только хочу сказать напоследок: у каждого есть право на ошибку, но каждый должен иметь и свой шанс на счастье. Да, у нас не получилось. Но я не могу обвинять тебя во всех смертных грехах. Ты — хороший человек, — Лара заметила, как дрогнули уголки его рта, — да, хороший! — упрямо повторила она. — И ты заслуживаешь счастья. Не упусти его. И постарайся не ошибиться опять. Это говорю тебе я — твоя жена. — Лариса замолчала: все, больше из нее не вытянуть ни слова!

Через несколько минут тишину взорвал негромкий голос:

— Прости меня, Ларка.

Он опять щелкнул выключателем. И очень хорошо — в темноте незаметно, что она отчего-то плачет…

Игорь ушел на третий день. В понедельник. На пороге ее встретила Настенька и сообщила, что папа уехал в командировку. Сказал, что надолго и далеко.

— Мамуля, папа взял почти все свои вещи — и зимние, и летние. В два большущих чемодана. Его не будет и зиму, и лето? Он когда вернется? Он просил передать тебе вот это.

Девочка протянула заклеенный конверт. А в конверте — два слова: «Прости. Спасибо».

— Солнышко, подожди, я переоденусь и вымою руки. — Она наклонилась — просто чтобы снять сапоги. — Потом мы с тобой поужинаем. И ты мне расскажешь, как прошел день. Идет?

— Идет! — согласилась Стаська и многозначительно добавила: — Тебе Агатка привет передавала.

— Кто? — не поняла Лариса.

— Агата Романовна, Некачаева — ты же ее знаешь! Она теперь будет у нас по литре и русичу. Мальчишки говорят, классная училка? — похвасталась Настя и задрала большой палец.

— Анастасия, что за жаргон! — ужаснулась Лариса. — А если я с тобой буду разговаривать полусловами? Ты меня поймешь?

— Когда любят, мамуля, понимают с полуслова, — степенно пояснила наивной маме взрослая дочка.

Лариса обняла девочку и крепко прижала к себе.

— Какая ты у меня большая, солнышко! И очень умная.

— И я «пятак» сегодня получила, — заважничала Стаська, — по инглишу!

Лара улыбнулась: нет, школьный жаргон вытравит только время. Здесь бессильны скучные правила взрослых.

— Если не будет ни одной «тройки» за неделю, а хорошо бы и «четверки», обещаю в воскресенье «Космос».

— Ура! — завопила Стаська и повисла у мамы на шее. — Точно поведешь! — Шепнула заговорщицки на ухо: — Потому что меня уже почти по всем предметам поспрашивали. А контрольных на этой неделе не будет. — И, довольная, рассмеялась, поняв, как удачно попала мама в ловушку, которую сама же беспечно и выставила.

Оставив Настеньку у телевизора наедине с хитрым зайцем, мучившим волка, Лара отправилась в ванную. Снимая дневное напряжение под душем, вспоминала последний разговор с мужем. Может быть, она идеализировала Игоря? Пыталась приукрасить банальность разрыва? Не захотела назвать вещи своими именами? Ничего не увидела, кроме собственного носа? Как тот косой, что отправился куда глаза глядят, а за горизонт принял кончик своего носа. Ведь Игорь, по сути, оказался трусом — смалодушничал перед дочерью, трусливо сбежал от объяснения с ней. Выдумал мифическую командировку. Испугался Стаськиных глаз и вопросов. Бросил весь груз предстоящего разговора на нее, Ларису. Что ж, в таком случае он действительно не мужчина, а «всего лишь». И тогда она напрасно метала перед ним бисер, пытаясь сохранить достоинство обоих. А с другой стороны, если подумать, и хорошо, что не поговорил. Нельзя вот так, с бухты-барахты, объявлять ребенку, что она остается без отца, и выдворяться после этого за порог с парой чемоданов. Нельзя — и все тут!

Через полчаса, уложив Настеньку спать, она накручивала телефонный диск.

— Алло, Василек, это я. Чем занимаешься?

— Бата собираюсь выгулять. — Голос был тусклый и безжизненный, чужой, словно взятый напрокат у тетки-горемыки.

— Вась, ты почему такая вялая? — насторожилась Лариса. — Случилось что?

После некоторой заминки трубка ответила:

— Да нет, все нормально. Устала немножко. Как твои дела?

— Не знаю, — вздохнув, честно призналась Лариса. — С одной стороны, вроде хорошо. Со мной разговаривал сегодня Егорычев, призывал к терпению и оптимизму, обещал горы золотые. Отпустил даже пару комплиментов и…

— Ох, смотри, Ларка!

— Нет-нет, что ты! Он — порядочный человек и действительно умница. Гаранин не соврал.

— А с другой стороны?

— Ты была права: народ там непростой, мягко говоря. Я чувствую себя белой вороной в стае. Дилетанткой, неумехой. Почти все время молчу. И не слушаю — внимаю. Ты знаешь, когда нахожусь среди них — в комнате, в коридоре, на летучке, — смотрю на всех снизу вверх, открыв рот: творцы! Снимают, монтируют, а я же ничего этого не умею. А когда вижу их «творения» на экране, то говорю себе: закрой рот, не впечатляйся. Потому что очень многое — скучно, неинтересно, шаблонно. Потом снова встречаюсь, слушаю умные речи — и