— Точность — вежливость королев, — небрежно изменила пол коронованных особ пунктуальная гостья.

В квартире было уютно, тепло. Только слегка накурено.

— Курил? — строго поинтересовалась она.

— Немножко, одну сигарету.

— Лжец ты, доктор Яблоков! — вздохнула гостья и прошла в комнату.

На столе, накрытом все той же вышитой скатертью, стояли две чашки с блюдцами, кофейник, молочник, сахарница. В центре возвышался красивый огромный торг — прямо-таки произведение кулинарного искусства.

— Какая красота! — ахнула Васса. — Откуда это?

— Меньше знаешь — крепче спишь, — отшутился хозяин. — Мой руки.

— Сережа, ты обещал сказать результат, — напомнила она.

— Сначала воздадим должное этому торту, а потом поговорим о деле. Идет?

Ну что ж, со своим уставом в чужой монастырь не ходят, согласилась прийти домой — принимай хозяйские условия.

— Идет.

И не пожалела, если честно: торт был отменным — свежим и тающим во рту. После двух чашек кофе и огромного куска Васса откинулась на стуле, взяла сигарету и вопросительно посмотрела на Сергея.

— Анализ плохой?

— Почему ты так думаешь?

— Долго к делу идешь.

Он закурил. Встал. Прошелся по комнате. Потом присел рядом с ней на корточки и взял ее за руку.

— Василиса, ты только не волнуйся, пожалуйста. Но тебе надо в больницу.

— Нет, — прошептали губы.

Ничего страшного. Немного подлечишься. Лучше болезнь перехватить вначале.

— У меня рак?

— Для того чтобы точно ответить на твой вопрос, я должен провести полное обследование. А это возможно только в стационаре.

— Сережа, я сильная. Мне лучше знать, чем не знать. Тогда я попробую собраться в кулак. Я читала, что рак можно победить собственной волей. Я верю в это. Прощу тебя, скажи мне правду.

— Ты нужна мне, — не сразу ответил Сергей. — Мы вместе вытащим тебя. Клянусь.

И Васса все поняла. Бог отсмеялся, отдарился. Теперь он безжалостно требовал расплаты. Его веселье оказалось не к добру.

Глава 24

Ноябрь, 1982 год

В комнате было тепло и уютно. И вкусно пахло пирогами. В напольной вазе алели три розы, купленные к ее приезду. Длинные стебли чуть согнулись под тяжестью бархатных раскрывшихся бутонов. В углу мерцал экран телевизора, и две говорящие головы спорили о чем-то высоком, бубнили, поддакивая друг другу. За диваном мягко светился торшер. Комфорт и уют. Живи — не хочу! А почему, собственно, «не хочу»? Так живут тысячи, десятки тысяч. Может быть, даже сотни. Двое — мужчина и женщина — под одной крышей, за одним столом, в одной постели. Когда пара — счастье. Когда два — тоска. Унылый симбиоз унылого дуэта, где у каждого своя нота: один тянет «до», другой — «ля». И песня не складывается — ноты вразнобой. Ни черно, ни бело — серо. Один серый цвет и разноголосица.

Лара посмотрела на мужа, неотрывно наблюдавшего за телевизионной галиматьей.

— Игорь, поговорим? Нам ведь есть о чем поговорить?

— Да, — ответил он, не отрываясь от «ящика».

— Там интереснее? — поинтересовалась она.

Игорь вздохнул, встал, выключил телевизор. На бледном лице выделялись темные усталые глаза. Тонкие черты заострились, стали жестче. Он вернулся на диван и принялся нервно вытягивать пальцы, до хруста суставов. Раньше этой невротической привычки за ним не наблюдалось.

— Игорь, у нас сейчас трудный период. Но мы не можем пройти его вместе, как в кино со счастливым концом.

— Что ты предлагаешь?

— Ты должен уйти.

— Это ты так решила?

— Да.

— После отдыха? — усмехнулся он. — Кто ж тебе помог прийти к такому решению?

— Не пошли, пожалуйста.

— А если я не соглашусь с этим?

— Не поняла?

— Я изменил тебе, ты — мне. Теперь мы квиты. Нам нечего делить. Зачем ломать семью, дом? Сама же любишь повторять: ломать — не строить. Я — Стаськин отец, я ее люблю и не хочу оставлять.

Лариса опешила.

— Я понимаю, я виноват перед тобой. Прости. — Он выключил торшер, снова включил. Лара терпеливо ждала. — Я много думал, пока тебя не было. Я не смогу без вас. Прости меня. Это было увлечение, оно прошло. Я не хочу вас терять. — Он говорил заученно, но с трудом. Словно плохой ученик — по шпаргалке, написанной наспех дома.

— Игорь, так нельзя. Наша жизнь — не игрушечный домик: захотел — поломал, захотел — построил.

— Многие семьи проходят через это, — не сдавался он. — Я ошибся. За это надо казнить? Пойми, я всего лишь мужчина.

— Мужчина — это не «всего лишь», Игорь, — возразила она, пораженная банальностью объяснения. — Мужчина — это все. Или ничего. И мы — не многие. Я не люблю тебя. И я никогда не смогу забыть того, что случилось. Я не смогу тебе больше верить.

— Ты и раньше меня не любила. Но жила. Что изменилось?

— Я.

— Это заметно. Ты очень похорошела. Прекрасно выглядишь, несмотря на неприятности, в которых меня обвиняешь. Ты быстро утешилась.

— А я обвиняю?

Он не ответил.

— Ты хотел бы, чтобы я сидела на пороге, обливая его горючими слезами? Стояла на твоем пути и умоляла остаться? Цеплялась за тебя, спекулируя Стаськой? Ты этого хочешь? Тогда я тебя разочарую: этого не будет. Никогда.

— Никогда не поздно начать сначала. — Он удивлял ее все больше.

— Да. Когда есть любовь. Но мы не любим друг друга.

— Я люблю тебя и сейчас. Это была ошибка. Покажи мне хоть одного, кто не изменял бы жене.

— Игорь, не предавай дважды, — тихо попросила Лара. — Сначала ты предал меня. Сейчас — женщину, которую встретил. Не унижай себя и ее. Я знаю, ты не ловелас, смазливым личиком и стройными ножками тебя не проймешь. Тебе нужно большее — ум, душа. И если ты встречаешься с этой женщиной полгода и признаешься в этом мне, значит, это — не простая интрижка. И может быть, это — твоя судьба. Тогда борись за нее, а не цепляйся за осколки прошлой жизни. Как их ни клей — трещины останутся. Не вышло у нас с тобой сразу, тем более не получится теперь.

— Мне бы твою уверенность.

— У тебя своей хватает. Только ты зачем-то прячешь ее.

Разговор получался тяжелый, неприятный и вязкий. Лариса тонула в нем, цепляясь за остатки логики, а с точки зрения нормальной женщины вела себя, наоборот, вопреки всякой логике.

— Не бойся изменить собственную жизнь и начать ее сначала. Можно снова найти свое счастье, только не с тем, с кем его потерял. Странно, что я — твоя жена — говорю тебе об этом.

Он не отвечал, уставившись немигающим взглядом на потухший экран телевизора.

— Ты пытаешься разглядеть то, чего нет, и