факт, как и возможность общаться с ней на родном языке, еще больше сблизил ученика с новым преподавателем. Волкова всеми способами старалась понудить учеников превзойти самих себя и выйти за рамки возможностей, которыми они себя ограничивали. Это невероятно импонировало Нурееву, как и ее оригинальные команды на английском (таком же, как у него), благодаря которым он почувствовал себя почти как дома. «Ухвати Бога за бороду! – кричала она. – Держи голову так, словно нюхаешь фиалки через правое плечо».

Как-то октябрьским вечером, когда Рудольф гостил у Волковой дома, раздался звонок. Хозяйка бросилась к телефону, а уже через миг вернулась к своему гостю и сказала, что ему звонят из Лондона. «Из Лондона?» – удивился Рудольф. В Англии он пока еще никого не знал. Нуреев взял трубку и услышал в ней спокойный, негромкий голос.

«Говорит Марго Фонтейн, – представилась ему безо всякой напыщенности первая леди английского балета. – Не могли бы вы выступить на моем гала-представлении в Лондоне?»

Благотворительный дневной концерт Марго Фонтейн в помощь Королевской академии танца должен был состояться через месяц. Рудольф никогда не видел эту знаменитую балерину танцующей. «…Но имя, конечно, было магическим!» Рудольфу «понравились ее жизнерадостность, дружелюбие и великодушие», и он сразу же согласился дать свое дебютное выступление в Лондоне.

Так, по крайней мере, описывал их первый разговор Нуреев в своей автобиографии[154]. Однако, по утверждению Фонтейн, она вообще не обсуждала с ним по телефону то выступление. По словам Марго, идея пригласить Нуреева принадлежала ее подруге, Колетт Кларк, занимавшейся организацией лондонского гала-представления на пару с Мари, герцогиней Роксбургской. Русская прима-балерина Галина Уланова отказалась от участия в концерте (возможно, вынужденно – из-за бегства Нуреева). И трем его устроительницам пришлось в последнюю минуту подыскивать ей замену. «Я слышала, что их танцовщик, Рудольф Нуреев, бежавший из Кировского, просто великолепен», – рискнула предложить Кларк. Ее приятель, художник Майкл Уишарт, прислал ей из Парижа восторженное письмо в тот же вечер, когда он впервые увидел Рудольфа в гастрольном балете Кировского. А ее невестка, Виолетт Верди, просто бредила Нуреевым после его дебюта в труппе де Куэваса. Сама Фонтейн в день бегства Рудольфа выступала на его родине и обошла вниманием эту историю. Но, услышав из уст подруги звучное иностранное имя, быстро сообразила: идея включить его в список участников была блестящей! Найти танцовщика поручили Кларк. Именно Кларк разыскала его в Копенгагене. И обрадовала Марго новостью: Нуреев занимался с ее бывшим педагогом – Верой Волковой![155] Кларк и Волкова повели переговоры.

Нуреев точно знал, чтó он хотел бы танцевать – и с кем. Сможет ли он в партнерстве с Фонтейн станцевать «Призрак Розы», спросила по его поручению Волкова. Фонтейн отказалась. «Я его ни разу не видела, – сказала она Кларк, – да и, в любом случае, я уже попросила Джона Гилпина танцевать со мной в “Призраке Розы”[156]. Узнай у Веры, хорошо ли этот Нуреев танцует». Через день Кларк вернулась с ответом: «Вера говорит, он великолепен, и он решительно настроен танцевать с тобой». «Надо же, какой настырный», – покривилась Фонтейн. Но Кларк стояла на своем: Нуреева считают необыкновенным. «Говорят, он обладает таким воздействием на зрителя, что, стоит ему только выйти на сцену и взмахнуть рукой, и ты увидишь лебедей у озера…» Фонтейн упорствовала: «Чем больше я о нем слышу, тем хуже о нем думаю. Не как о танцовщике, конечно… С чего он решил, что может танцевать со мной? Ведь ему всего двадцать три года, и мы с ним никогда не встречались?» Исчерпав все аргументы, Колетт сумела выдать только одно: «Вера считает его гением. У него в “ноздрях” дыхание жизни. Понимаешь, о чем я? У всех гениев в “ноздрях” дыхание жизни». И при этих словах Колетт Кларк для пущей убедительности раздула собственные ноздри.

В конечном итоге Нуреев согласился танцевать с Розеллой Хайтауэр. Но все же не удержался и озвучил последнюю просьбу: а не мог бы для него сочинить соло сэр Фредерик Аштон? Создатель английского балетного репертуара, на счету которого было уже свыше пятидесяти работ, пришел в замешательство. Артисты крайне редко обращались к хореографам с подобными просьбами. Тем более, если они прежде вообще не встречались. Но заинтригованность взяла верх, и Аштон согласился. Более того, он даже удостоил Нуреева еще одной привилегии, которой никогда не жаловал других танцовщиков, – права самому выбрать музыку. Нуреев выбрал мрачную «Трагическую поэму» Александра Скрябина, которого он почитал наряду с Ван Гогом и Достоевским «за неизбывное великодушие и неистовую силу, присущую им».

Фонтейн предложила Рудольфу встретиться в Лондоне для обсуждения планов на гала-концерт. Страшась похищения КГБ, Нуреев согласился на эту поездку только после того, как Фонтейн пообещала ему сохранить ее в строжайшей тайне, чтобы он не столкнулся по приезде с теле– и фотокамерами, неизбежными вопросами репортеров и (на что он мог лишь уповать) советскими агентами.

Предприимчивая и проницательная Фонтейн была, пожалуй, единственной балериной, хлебнувшей злоключений на почве политики. Ее муж Роберто (или Тито, как его звали друзья) Ариас – отпрыск семейства видных панамских политиков – был тогда послом Панамы в Великобритании. За несколько лет до знакомства с Рудольфом Марго угодила в панамскую тюрьму, после того как ее мужа обвинили в попытке государственного переворота в этой стране. Она приехала на отдых в Панаму как раз в тот момент, когда Тито вынашивал со своими сподвижниками план смещения тогдашнего панамского президента. Когда их заговор был раскрыт, Фонтейн, прикрывая побег мужа на шлюпке, подняла парус на своей яхте, нашпигованной оружием и боеприпасами, и поплыла навстречу полицейскому судну. Ее арестовали по обвинению в контрабанде оружия и продержали несколько дней в тюрьме, начальник которой дарил ей каждый день по букету роз. А потом депортировали в Майами. По прибытии в Нью-Йорк Фонтейн встречала целая армия репортеров. Заинтригованные загадочностью балерины, отправившейся ради мужа за решетку, они обрушили на нее прицельный шквал вопросов. Но Марго, умело уклонившись от них, сумела покорить сердца видавших виды журналистов так же, как чуть ранее она покорила начальника своего узилища.

Столь же ясно представляя себе задачу и в этот раз, Фонтейн быстро выправила визу беспаспортному Нурееву и предложила пожить у нее. Марго также пообещала прислать за ним в аэропорт свою машину.

Но, приземлившись в лондонском аэропорту, Нуреев обнаружил: его никто не встречал. Рудольф позвонил Фонтейн домой.

«Это Нуреев, – сказал он. – Где вы?»

Марго ожидала его прилета только через два часа. Расстроившись из-за того, что бедный, напуганный русский застрял не где-то, а