– Спасибо!

Голова ее была занята совершенно другими вещами. В конце концов, поцелуй – не предложение руки и сердца. Альма, скорее всего, про вечер в пещере давно забыла, а он до сих пор беспокоится, что разбил ей сердце. Боже правый, ему еще учиться и учиться! Нет, она не ждала от него никаких объяснений. Как любой творец, Альма была сосредоточена на своей работе. И в это мгновение Бакстер вдруг понял, что речь вообще не о нем. Какой же он дурак! Бедной женщине предстояло узнать нечто ужасное, а он в эти последние часы в Испании только и делал, что тянул одеяло на себя.

Альма недавно потеряла отца, совсем скоро лишится имущества. А через несколько мгновений ей предстоит узнать, что их грабил собственный брат. При чем здесь вообще Бакстер?

Выкинув из головы тяжелые мысли, он подался вперед и произнес от чистого сердца:

– Я говорю искренне, а не потому, что пытаюсь… ну, подбодрить тебя, что ли… – Когда Альма оторвала глаза от апельсина, он не стал отводить взгляд.

Скоро пришла Эстер и присоединилась к ним за столом.

– Альма, мне надо тебе кое-что рассказать, – начала она.

Бакстер было встал, чтобы не мешать их разговору, но Эстер жестом попросила его задержаться. Она разжала ладонь, в которой лежал диктофон дона Хорхе.

– Что это? – спросила Альма и разломила апельсин, аромат которого мгновенно наполнил комнату.

– Несколько дней назад Бакстер нашел в гитарном футляре твоего отца диктофон. Погоди упрекать его за молчание, я поясню. Я запретила ему. Невзирая на яростные возражения. Все это время я думала, как лучше поступить, как преподнести эту новость.

– Какую новость? Что на записи? – В каждой руке Альма сжимала по половинке апельсина. Капли сока падали на стол.

Эстер взглянула на диктофон.

– Твой брат обворовывал компанию.

От изумления Альма открыла рот и резко повернула голову к Эстер.

– Что?

– На записи ссора между ними, между твоим братом и отцом, который обвиняет Рудольфо в воровстве. И Рудольфо в нем признается.

Альма, окаменев, смотрела на мать. Бакстера тянуло взять Альму за руку, поддержать ее. Но что это даст? Он – тот самый олух из Южной Калифорнии, который эту кашу и заварил.

– Включи, – наконец проговорила Альма.

Эстер включила запись и положила диктофон рядом с горкой апельсиновых кожурок. Комнату наполнили звуки гитары. Альма не отрывала глаз от черного устройства. Когда на записи раздался стук в дверь, она взглянула на Эстер.

Наконец запись завершилась. Альма опустила руки на колени, потом долго смотрела на стол. Бакстер, как никто другой, знал, что она чувствует в эту минуту. Непреодолимую боль от осознания, что ее предали и что семья была на грани краха.

Первой заговорила Эстер.

– Бакстер принес диктофон вчера. Конечно, я собиралась показать тебе запись, просто хотела дождаться подходящего момента.

– Подходящего момента?! – гневно переспросила Альма, повернувшись к Бакстеру. – Ты все знал? Вы оба знали? – Далее последовала череда слов на испанском, значения которых Бакстер точно не хотел бы понимать, но принял с должным смирением.

– Повторяю, это я запретила ему говорить, – повысила голос Эстер. – Если уж кого и обвинять, то только меня.

Альма помотала головой и произнесла что-то по-испански.

– На английском, пожалуйста. Бакстер – член семьи.

Слово «семья» обожгло и обдало холодом одновременно. Эстер оказала ему большую любезность, упомянув Бакстера в таком контексте. Арройо встретили его с распростертыми объятиями, и он до сих пор сомневался, заслуживает ли такого отношения. Не суй он нос не в свои дела, возможно, не было бы и этого неприятного разговора.

– Вчера я ездила в банк, – продолжала Эстер. – Мне и в голову не приходило проверить банковские переводы за прошлый год. Я полагала, что у отца просто не получилось скопить ту сумму, о которой он твердил годами. Так вот, выяснилось, что с разницей в два дня были выведены деньги на общую сумму почти триста тысяч евро.

Бакстер откинулся на спинку стула. Ничего себе! Целое состояние.

Альма опять перешла на испанский и что-то прошипела. Эстер, не скрывая гнева, ответила ей по-испански.

– Я не знаю, как он это сделал. Финансовыми вопросами занимается Рудольфо, у него есть доступ ко всем счетам.

– Ты уже говорила с ним? – спросила Альма.

Эстер помотала головой.

– Нет. Решила сначала обсудить ситуацию с тобой.

Лицо Альмы выдавало напряжение – она сощурила глаза и стиснула губы.

– Он мне больше не брат. Все.

Бакстера покоробило. Как быстро и бесповоротно отреклась она от Рудольфо.

– Для начала нам следует с ним поговорить, – произнесла Эстер. – Не будем спешить с выводами.

– Выводами?! – Альма указала на диктофон. – Какие еще выводы тебе нужны? Он вор! Сам только что признался. А ты его в очередной раз выгораживаешь.

Эстер склонила голову, словно ожидала такой реакции.

– Мы должны с ним поговорить. Должны помочь Рудольфо.

– Ты всю жизнь только и занимаешься тем, что помогаешь ему. С пеленок. Он не хочет работать – ты придумываешь оправдания. Не хочет помогать по дому – ты все делаешь за него. Он не хочет иметь ничего общего с фермой – ты ее продаешь, – размахивая в воздухе кулаками, Альма разразилась проклятиями на испанском.

– Рудольфо надломлен морально, и у него болит душа, – ответила Эстер. – Он был обделен любовью отца, которую заслуживал. Поэтому мне приходилось восполнять ее недостаток. И не смей меня в этом винить!

Бакстер был склонен принять сторону Альмы. Он понимал попытки Эстер компенсировать плохое отношение к сыну со стороны дона Хорхе, и ему было понятно желание Рудольфо найти свое место под солнцем. Но воровство есть воровство. Оправдания ему нет. Понятно, что плохие отношения с отцом отбрасывают длинную тень на всю последующую жизнь, однако они – не приговор.

– Мы должны поговорить с ним.

– А какой смысл?! – воскликнула Альма. Бакстер испугался, что она перевернет стол.

– Он твой брат. И нельзя лишить его права исправить ошибки.

– С ним это не работает. Ты еще не поняла? – Альма стучала пальцем по столу. – Не продавай ферму. Отдай ее мне.

Бакстер чуть не ввернул, что он полностью согласен, но вовремя остановился, вспомнив обещание, данное себе на вершине канатной пирамиды. Это не его война.

Эстер заерзала на стуле, словно пытаясь найти способ облегчить боль.

– Он твой брат и мой сын. Нельзя просто взять и выкинуть его. Мы поговорим с ним завтра, и я решу, как быть дальше. Он вернет все до последнего цента из причитающейся ему части наследства. В этом не сомневайся.

Альма не могла успокоиться и продолжала