Но и минусы были существенные. В плане командования у меня оставалось совсем немного свободы. Приходилось почти во всех вопросах опираться на мнение коллектива. И если коллектив вдруг решит, что с кем-то ты обошёлся не по совести, он может очень крепко с тебя спросить. Потери такой отряд тоже будет воспринимать тяжело. Любая смерть будет восприниматься, как гибель члена семьи. И с нашей «текучкой» кадров это может стать серьёзной проблемой. Единоличные решения по поводу дальнейшей судьбы кампании уже не попринимаешь. Придётся учитывать мнения всех. Или хотя бы делать вид, что учитываешь. Кроме того, нужно поддерживать командный дух, соблюдая целую кучу таких вот маленьких и не очень традиций, что тоже отнимало порядочно сил и времени. И самое сложное — приходилось играть роль этакого отца-командира. Что мне давалось невероятно сложно. Сказывались небольшой опыт и возраст доставшегося тела. Попади я в старого, убелённого сединами дядьку — было бы значительно проще.

Выбрал я именно второй вариант, несмотря на все те сложности, которые он сулил. В конце концов отряд уже некоторое время двигался именно по этому пути, да и по духу он был мне намного ближе, пускай и сложнее. Бернард остался вполне доволен таким решением. Сержант и сам представлял наше будущее именно таким. К тому же, ему командовать замотивированными бойцами было намного проще, чем шайкой головорезов, которая собралась тут исключительно ради золота. Потому мы и начали продвигать все эти, на первый взгляд неказистые и незначительные, но здорово сплочавшие людей ритуалы.

Кружка дошла до меня. Я пригубил терпкое, кисловатое вино и передал сосуд Айлин. Девушка тоже сделала небольшой глоток. Передала сосуд дальше. Посмотрела на меня. Молча кивнула. Ловко выбралась из-под плаща и направилась к одному из фургонов. Тому, где лежала её персональная лютня.

Мы всё-таки выкроили время в столице и выбрались за ней в местный квартал ремесленников. Пришлось, правда, поискать того, кто захочет её продать. Товар был штучным и не шибко ходовым. Такое делали обычно под заказ, но тут пришлось бы ждать несколько недель. По счастью нам удалось нарваться на плотника, который раньше тоже любил побренчать. Он то и продал нам свой старый инструмент, заломив за него преизрядную цену.

Но приобретение того стоило. Во-первых талант Айлин не пропадал зазря. А во-вторых мы получили ещё один небольшой ритуал, который здорово поднимал боевой дух отряда. Что может быть лучше песен у костра под гитару после долгого и трудного перехода? И пусть вместо гитары у нас была лютня, а вместо хриплого баса умудрённого опытом и слегка выпившего мужика — мелодичный голос девушки, посиделки получались ничуть не хуже, чем в настоящей жизни. И лишь одно обстоятельство немного портило благолепную картину все последние дни. Тоскливый и протяжный вой ветра, вплетавший свои аккорды в слова её песен. Ну да не просто же так эти степи называли «воющими».

Ночь прошла беспокойно. Стоило мне закрыть глаза и провалиться в тягучую, тяжёлую дрёму, как вновь нахлынули видения. Но на сей раз это не были отрывки беспорядочных образов, из которых состоит обычный ночной кошмар. Теперь явился лишь один. Настолько чёткий и ясный, будто бы я видел его своими глазами. Стоял прямо перед ним и… Смотрел. Наблюдал. Изучал.

Это был разлом. Нет, не какая-то трещина в земле или скале. Разлом струился по самой ткани реальности, открывая путь… Свету. Нестерпимому, яркому и обжигающему. Но в то же время манящему, желанному. Обещающему силу и… единение. Единение с некоей высшей сущностью. Растворение в ней, сулившее покой и умиротворение, которых мне так не хватало в этом суматошном жестоком мире.

Зов. Именно так это ощущалось. И я был почти не в силах ему сопротивляться. Хотел шагнуть вперёд, в эту пропасть. И лишь тоненькая, пульсирующая ниточка мысли, отчаянно пульсировавшей на задворках сознания, удерживала меня от этого рокового шага. «Ты обретёшь покой, но потеряешь самого себя» — изо всех сил вопила она, пытаясь перекричать голос зовущего света. Этого хватало, чтобы не дать мне сорваться в бездну. Не было недостаточно, чтобы я мог развернуться и уйти.

Из разлома показалась рука. Нет… Не рука. Человеческую руку она лишь отдалённо напоминало. На деле же это была длинная и тощая когтистая лапа, сотканная из материи света. Вцепилась в чёрную, рыхлую землю. Заскребла по ней. За первой показалась вторая. Больше напоминавшая лапу медведя или тигра. Взрыхлила влажный мох, усеянный крохотными ниточками травы. Вцепилась в крепкие корни дерева. И зелёный гигант… беззвучно взвыл от боли и ужаса. То, что коснулось его… было чуждо его природе. Было чуждо всему, что ходит, ползает, летает или шелестит листьями под этим небом. Но… Не чуждо природе моей.

Сквозь разлом из другого мира лезло нечто. И я… Ощущал родство с этой тварью. Словно был небольшой её частичкой, когда-то оторванной и теперь отчаянно стремившейся вернуться обратно. Прирасти к большому могучему телу. Стать частью всесильного существа, которое никто не сможет одолеть. И которому не придётся оглядываться каждый миг своей жизни, ожидая в спину стрелу, меч или клинок гаротты. Которое может стать по-настоящему бессмертным…

«И в то же время умереть навсегда» — вновь возопила та моя часть, что некогда принадлежала человеку. Я попробовал закрыть глаза. Не помогло. Окружавший мир исчез лишь на мгновение, а затем картинка жгучим пламенем вспыхнула вновь прямо под веками. Я знал это место. Нутром чувствовал, где оно находится. Далеко отсюда. На севере. Совсем рядом с тем местом, где начался мой путь. Вопрос «как», был лишним. Там находилась большая часть меня. И я просто не мог этого не ощущать.

«Ты не оно! Ты сам по себе! У тебя своя жизнь! Свои цели! Свои планы! Свой разум! Ты не оно! Ты не растворишься! Не сгинешь! Не станешь лишь жалкой частью!» — надрывалась моя человеческая половина. И надрывалась не зря. Чем громче звучал её голос, чем убедительнее были аргументы, тем ощутимее ослабевал… зов. Я… Тот я, что осознавал себя, что чувствовал себя живым — не хотел быть частью. Не хотел быть кусочком огромной и величественной мозаики. Пускай она обещала силу, покой и умиротворение, но взамен требовала… мою свободу. Свободу быть самим собой. А на такой размен я не был готов пойти.

Я повернулся. Всё ещё видел разлом. Затылком ощущал лезущую из него тварь. Пропускал сквозь себя её свет. Но уже не был её частью.