– Около пятидесяти наемников собираются на этот турнир, – говорю я. – И все они носят оружие, которое сделала я.

Когда Темра понимает, что я имею в виду, ее глаза округляются.

– Нам нужно нанять их, – заканчиваю я.

– Нанять наемников? – укоризненно говорит Маросса. – Ни один дурак не будет сражаться при таких ужасных шансах, независимо от того, сколько им платят. Учитывая, что у нас почти нет денег.

Маросса смотрит на своего брата, ожидая подтверждения.

– Не смотри на меня, – говорит Скиро. – Я оставил все на своей Территории. Все, что у меня есть, – это одежда, которая сейчас на мне.

Теперь в дело вступают советники, обсуждая деньги и фонды, а также то, что можно было бы сделать.

И в моем сознании возникает образ. В банке Лирасу хранятся все монеты, которые я заработала за последние семь лет. Все деньги, которые наемники заплатили мне за свое оружие.

Моя пенсия.

Но зачем они мне, если я умру?

– У меня есть деньги, – шепчу я. Меня никто не слышит, и я повторяюсь, почти кричу: – У меня есть деньги!

– Зива, нет, – говорит Темра. – Ты не можешь.

– Деньги – ничто перед лицом смерти.

Кроме того, это и есть ответ. Я не буду делать слишком мощное оружие для людей, которые могут им злоупотреблять. Но наемники? Те, кто верен монете и самим себе? Те, у кого нет никаких амбиций, кроме зарплаты побольше? Те, у кого уже есть оружие, которое я сделала?

Это именно то, что нам нужно.

– Тогда решено, – говорит Скиро. – Мы отправляемся в Лирасу, как только будем готовы. Сколько времени у нас есть до того, как туда должна прибыть Кимора?

– Может быть, еще около трех недель, – предполагает Петрик.

– Тогда нам лучше поторопиться.

* * *

Когда на ночь мы расходимся по комнатам, моя рука горит в руке Келлина. Хотя прикосновение к нему всегда приносит приятное тепло, сейчас дело не только в этом. Выступление перед людьми, мгновенная растрата всего того, что я заработала за жизнь, – все это заставляет меня гореть изнутри.

Мне слишком жарко, я нервничаю, но в то же время знаю, что поступаю правильно.

Вместо того чтобы поцеловать меня у двери, как он обычно делает, Келлин заходит со мной внутрь. Он вынимает свою руку из моей, чтобы положить обе руки мне на плечи.

– Ты уверена в этом?

– Я не уверена ни в чем, что касается этой войны.

– Но, Зива, заработок твоей жизни! Все, ради чего ты так усердно трудилась. Эти королевские детки этого не заслуживают.

– Я отдаю деньги не им. Я отдаю их кучке наемников.

– От их имени.

– От имени Чадры. И я делаю это не одна. Маросса и Скиро тоже участвуют. Все, что они берут с полученных налогов. Все, что могут дать знатные люди.

Он не двигается.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже не нравится, но я не вижу другого выхода.

– Может быть, мы сможем побудить наемников вступить в битву с помощью иного стимула. Это и их дом тоже. Если Кимора возьмет верх, они тоже пострадают.

Я скрещиваю руки на груди.

– Поставь себя на их место. Ты бы взялся за такую работу бесплатно?

– Если бы я знал масштабы ситуации. Если бы я сражался за свою семью…

– Как думаешь, у скольких из этих наемников есть такие же семьи, как у тебя?

– Лишь у немногих, – отвечает он тихо.

Я обнимаю его, притягиваю его голову к своему плечу.

– Ты меня утешаешь, – улыбаясь, произносит он.

– Похоже, тебе это нужно.

– Это ты должна быть той, кому это нужно.

– И все же я держусь, несмотря на все обстоятельства.

Келлин вздыхает, уткнувшись мне в шею.

– Ты – скала. Устойчивая и нерушимая.

– И мне нравится оставаться на одном месте.

Он смеется, и этот звук щекочет мою кожу. Его руки в моих волосах, его пальцы перебирают пряди.

– Ты останешься со мной сегодня вечером? – спрашиваю я. Но как только я произношу эти слова, то ощущаю тревогу. Я больше не должна испытывать такое рядом с этим человеком, но мне страшно. Постоянно.

– Конечно. Дай мне переодеться, я сейчас вернусь.

Я использую эту возможность, чтобы заняться своими делами. Кладу молоты на прикроватный столик, в пределах досягаемости. Раньше, покидая дом, я спокойно могла сделать это без оружия. Но теперь мне, похоже, постоянно приходится держать поблизости что-то острое или тяжелое.

Я опустошаю карманы, думая спрятать травы в ящик с глаз долой.

Но, смотря на них и думая о том, что Келлин останется на ночь, решаю осторожно положить в рот сухой листик.

Вкус горьковат – травы нужно заваривать, как чай. Но я не собираюсь сейчас тратить на это время.

Я быстро проглатываю.

И тогда мое лицо начинает гореть.

Что, в общем-то, совершенно нелепо. Очевидно, никто не знает, что я только что проглотила. В любом случае у меня нет никаких причин смущаться.

И все же, когда Келлин стучит в дверь, жжение на моих щеках только усиливается.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он, когда видит меня. – Мне открыть окно?

– Я в порядке.

– Остатки беспокойства после встречи? – догадывается он.

– Конечно.

– Конечно?

К горлу подкатывает неловкий, нежеланный смешок, и я чувствую себя сумасшедшей.

Просто потому, что я съела эту штуку, еще не значит, что мы должны что-то делать. Это была просто мера предосторожности.

Потому что ты надеялась, – говорит мой внутренний голос.

Шшш, – отвечаю я.

– Ты делаешь меня такой, – говорю я, когда мне удается сдержать смех. – Сводишь меня с ума. Ставишь меня в неловкое положение. Заставляешь меня смеяться.

Лицо Келлина смягчается. Он сокращает расстояние между нами, проводит пальцем от тыльной стороны моей ладони вверх по руке. От этого следа по моей коже пробегают приятные мурашки.

– Ты делаешь меня счастливым, – говорит Келлин. – И заставляешь меня бояться. Теперь, когда у меня есть ты, я так боюсь потерять тебя.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – шепчу я. Пальцы моей правой руки тянутся вверх, чтобы слегка поиграть со шнурками на его шее. Мне всегда нравилось чем-то занимать руки.

– Еще ты заставляешь меня поверить, что у мира есть надежда, – говорит он.

– У всего мира? – с сомнением в голосе спрашиваю я.

– С тобой случилось так много ужасных вещей, и все же ты не потеряла себя. Ты все такая же добрая. Все еще сильная. Все еще полна решимости. Мир становится лучше оттого, что в нем есть ты. Моему сердцу легче от того, что ты есть.

Это