— Не уверена, — Динка отвела взгляд. — Как ты вообще представляешь себе наши отношения в дальнейшем?

— Ну… — Макар по-настоящему растерялся — почему-то приходилось объяснять ей простые и, казалось бы, очевидные вещи, прописные истины.

— Разве ты не поедешь со мной в Москву? — прямо спросил он.

— А ты меня звал? — Динкины брови приподнялись в ироничном удивлении. — Что-то не припоминаю.

— По-моему, это подразумевалось само собой, — пожал плечами он, досадуя на себя за то, что ведь действительно — не позвал, не предложил, не намекнул даже.

— Да ничего не подразумевалось! — с жаром возразила она. — Ты что-то там сам для себя решил, распланировал, порадовался тому, какой ты молодец… и забыл поставить меня в известность.

— Ну вот, считай, что поставил. И… теперь-то что не так? — нервно уточнил он.

— Я не поеду в Москву, Макар, — серьезно глядя на него, Динка покачала головой.

Ему показалось, что на него вылили ведро ледяной воды.

— Почему?!

— А сам-то как думаешь?

— Из-за отца? — предположил он неуверенно.

— Бинго!

Он выдохнул с явным облегчением: эта проблема казалась ему вполне решаемой.

— Ну, твой отец может тоже переехать с тобой в Москву. Во-первых, там ему будет лучше…

— А во-вторых и в-последних, — перебила Динка, — давай ты не будешь решать за него, где ему лучше, а где хуже. Хорошо?

Смущенный резкостью ее тона, он замолчал.

— Когда с папой это случилось, — после паузы произнесла Динка, — я хотела перевезти его к себе в Калининград. Мне там было бы проще. И зарплата выше, и условия более комфортные, и врачи, и лекарства… в общем, по всем пунктам. Так он уперся насмерть! Отказался ехать категорически. Наотрез! Я не имею права срывать его с насиженного места и заставлять жить в чужом городе. Ему спокойнее и легче здесь, в собственном доме, в своей постели, понимаешь?

Умом-то Макар понимал, но это ему категорически не нравилось. Сам бы он посоветовал папаше засунуть свои пожелания куда подальше и делать то, что ему скажут. Но Динка была другой…

— Я так полагаю, — скрестив руки на груди, констатировал он, — вариант оставить отца здесь, а самой уехать, ты даже не рассматриваешь?

— Ты в своем уме? — поразилась она. — Конечно же, нет! Как я могу его бросить в одиночестве…

— Ну, так-то у твоего отца две дочери, — напомнил он осторожно, но Динка только скептически фыркнула.

— Ты про Соню?! Смеешься, что ли? Я слишком хорошо ее знаю, не будет она за папой ухаживать. Я ее как-то попросила памперс ему сменить, так ее затошнило, чуть в обморок не упала… К тому же, у нее работа и маленький ребенок. Повесить на нее еще и заботы о лежачем больном?

— Вообще-то Влада не такая уж и маленькая, — справедливо возразил Макар, — вполне самостоятельный шестилетний человек, она не требует ежесекундного присмотра. Ну ладно, я тебя понял… А как насчет такого варианта: нанять для твоего отца сиделку? График двадцать четыре на семь, с проживанием. Я бы оплачивал ее услуги, — добавил он, заставив Динку покраснеть.

— Я… не могу так, — прошептала она. — Правда, не могу. Оставить его на совершенно чужого, постороннего человека… он же с ума сойдет от тоски. Соня вряд ли будет часто его навещать.

Макар стиснул зубы, стараясь не сорваться на грубость.

— Ты думаешь об отце, — наконец медленно выговорил он после паузы, — о его комфорте и удобстве. Думаешь о Соне, о том, чтобы ее ничего не беспокоило и не тревожило. Скажи, ты… когда-нибудь думаешь о себе самой? О том, чего хочешь ты? А обо мне ты думаешь, в конце концов?!

Она обхватила себя за плечи и поежилась, сразу став какой-то маленькой, трогательной, беззащитной. У Макара защемило в груди.

— О тебе… — медленно повторила она. — До вчерашнего вечера я даже не подозревала, что когда-нибудь снова увижу тебя. Все так… резко случилось, я до сих пор в шоке. Как будто это не со мной происходит. Или со мной, но не наяву. Вот сейчас проснусь — и все кончится…

— Ты любишь меня хоть немножко? — спросил он дрогнувшим голосом.

Динка широко распахнула глаза.

— Я никого и никогда не любила так, как тебя, — выдохнула она. — Но только это все равно ничего не меняет, понимаешь? Новогодние праздники закончатся, наступят будни, ты уедешь в свою московскую жизнь, а я останусь в своей…

— И ты вот так запросто отпустишь меня и останешься? — он все еще не мог поверить в ее слова.

— А кто сказал, что это будет для меня просто? — она издала сдавленный горький смешок. — Но только я все равно не смогу по-другому, Макар. Никак не смогу. Прости.

* * *

Чтобы не портить праздник, Макар предпочел пока замять тему, отложив окончательное решение на потом — несмотря на то, что у него внутри все буквально клокотало от возмущения. Не на Динку, нет… хотя и на нее тоже, чего лукавить. Иногда реально хотелось наорать на нее, встряхнуть хорошенько, чтобы она вынырнула из своего летаргического сна. Но больше всего он злился на паразитирующих на ней родных. Почти ненавидел их! Именно они — прямо или косвенно — все эти годы убеждали ее в том, что она не имеет права претендовать на что-то большее.

Не удержавшись, Макар все-таки сказал ей об этом.

— Знаешь, почему ты думаешь о ком угодно, только не о самой себе? Потому что ты себя не любишь. Не считаешь, что заслуживаешь счастья. Тебе так долго и настойчиво внушали, что ты недостойна, что ты и сама в это поверила.

Динка отвела взгляд, но он заметил, что его слова больно ее кольнули.

— Тебе не мешало бы поучиться у сестры здоровому эгоизму, — посоветовал Макар. — Чтобы мечтать хоть о чем-то для себя, а не для других.

— Знаешь, я иногда восхищаюсь тобой, а иногда завидую, — сказала Динка негромко.

— Завидуешь? — удивился он. — Чему же?

— Твоей внутренней свободе. Ты делаешь все, что захочешь, даже если твои поступки противоречат здравому смыслу, — пояснила она. — Захотел увидеть меня — влез через окно. И плевать, что прошло десять лет — к черту условности! Стоишь, смотришь, улыбаешься до ушей, планируешь счастливое совместное будущее. А я так не могу…

— Как — так?

— Так легко. Наверное, ты прав… я не умею жить просто и радостно, не подавляя своих желаний. Но этому не научиться. Это в крови — или есть, или нет.

— Но ты ведь рада была меня увидеть?

— Конечно, — она пожала плечами. — «Рада» — не то