Шрифт:
Закладка:
— Зачем вы постоянно делаете ей больно? — не удержался он от вопроса напоследок. — Я все понимаю, видеть лицо умершей жены в другом человеке — это, должно быть, чертовски тяжело. Как постоянное издевательское напоминание о любимой женщине. Но только сама Динка тут ни при чем. За что вы ей мстите? Зачем над ней измываетесь?
— Не измываюсь… — неразборчиво проскрипел отец. — Просто… хочу уберечь…
Макар не выдержал и издал короткий язвительный смешок.
— Вы прямо как моя мать говорите. Она тоже все мечтает меня «уберечь»… Ага, ага, от вселенского зла по имени Дина. А вы от кого свою дочь оберегаете? От меня, что ли? Или от окружающего мира в целом? Да только вы уже облажались. Уже не уберегли ее, понимаете? И продолжаете своими руками уничтожать морально. Раз за разом, день за днем.
Он опомнился только тогда, когда Динкин отец обессиленно закрыл глаза. Наверное, достаточно с него нотаций на сегодня — выглядел бедолага и впрямь неважно…
— Ладно, — сказал Макар примирительно, — я надеюсь, мы поняли друг друга. Как мужик мужика. Если вы будете вести себя с Динкой… хорошо, то мои слова насчет совместной встречи Нового года остаются в силе. А может, вы что-то особенное хотите? Я могу это организовать.
Веки Динкиного отца задрожали.
— Что-то из еды? — предположил Макар. — Или, может быть… — взгляд его упал на сиротливо приткнувшееся в углу инвалидное кресло, которым, по всей видимости, практически не пользовались, — вывезти вас на свежий воздух? Хотите погулять?
— Принять ванну… — отозвался отец.
— Договорились, — кивнул Макар. — Я все устрою.
* * *
Узнав, что он собирается искупать отца, Динка предсказуемо начала смущаться, отнекиваться и протестовать.
— Цыц! — с напускной строгостью прикрикнул на нее Макар. — Женщина, не лезь в мужские дела, да?
— Но ты вовсе не должен… то есть, не обязан делать это, — сбивчиво пролепетала она.
— Не должен и не обязан, — согласился он, — но вполне способен. Не бойся, не расклеюсь как-нибудь.
— Но это же… — она нервно сцепила руки в замок, с явным мучением подбирая подходящие слова, — не слишком приятное занятие для… постороннего человека.
— Знаешь, — серьезно сказал Макар, бросив на нее быстрый внимательный взгляд, — после того, как я сам был прикован к постели на несколько бесконечных месяцев, теперь вполне могу представить, каково твоему отцу сейчас. Не переживай, никакого предубеждения и брезгливости у меня нет, а вот то, что ты назвала меня посторонним… получишь еще за это, — многозначительно пообещал он, отчего Динка сразу вспыхнула и в предвкушении улыбнулась.
Он действительно неплохо справился с купанием, хоть и проделывал подобное в первый раз в жизни. Динкин отец был явно доволен и упорно отказывался покидать ванну, нежась в ароматной пене как ребенок. Первой не выдержала сама Динка.
— Ну все, Макар, заканчивайте там, — нервно стукнув в дверь, позвала она. — Папе нельзя так долго… с сердцем может плохо стать. Я в комнате уже все приготовила, и постельное белье поменяла.
Вымытый, одетый во все чистое, Динкин отец выглядел посвежевшим и повеселевшим. Пока дочь кормила его обедом, Макар занялся крестовиной для елки. Пришлось немного повозиться, подпиливая комель, но зато все идеально встало с первого раза.
— А где игрушки? — спросил Макар, когда Динка, выйдя из комнаты отца, объявила, что он заснул. — Ты вроде говорила, что они должны быть на чердаке…
— Да, наверное, там, — кивнула Динка. — Я сейчас пойду и проверю.
— Нет, — он поймал ее за край футболки и притянул к себе, — пойдем вместе.
Она хитро прищурилась:
— Боишься, что меня утащит чердачный бабайка?
— Ты до сих пор веришь в бабайку? — поддел он ее.
— А то! Знаешь, сколько монстров водится на чердаке? — Динка вдруг посерьезнела. — Однажды в детстве мы с Соней играли в прятки. Я все никак не могла ее найти, полезла на чердак с фонариком… и внезапно увидела там в углу старую куклу без глаз. Ты не представляешь, как я орала! Это было самое страшное, что я только видела в жизни, — Динка поежилась. — Папа с тетей Ирой потом меня целый час не могли успокоить. Только двойная порция мороженого подействовала.
Макар крепче стиснул ее в объятиях.
— Обещаю защищать тебя от всех бабаек, безглазых кукол, домовых, привидений, монстров и прочих Карлсонов… ныне, и присно, и во веки веков.
Динка усмехнулась.
— Это… слишком серьезное заявление.
— За базар отвечаю! — тут же дурашливо поклялся Макар.
А она вдруг с тревогой взглянула ему в глаза.
— Послушай… я давно хотела спросить… а у тебя там, в Москве… есть кто-нибудь?
* * *
Конечно, Макар ожидал этого вопроса, рано или поздно он должен был закономерно возникнуть. Но все-таки оказался не готов к нему прямо сейчас — и потому растерялся, замешкался буквально на пару мгновений.
Динка заметила его замешательство и сразу сникла.
— Это… Ева, да? Та самая, что звонила тебе вчера? — спросила она осторожно.
— Эй, — он взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. — Мы же с тобой взрослые люди, правильно?
Динка неуверенно кивнула.
— У меня случались какие-то отношения, кратковременные и не очень, — продолжал он, волнуясь и сбиваясь. — Но все они… можешь верить, можешь — нет… короче, за все это время в моей жизни не было такого периода, когда я не помнил бы и не думал бы о тебе.
— А Ева? — настойчиво повторила Динка.
— Когда я ехал к матери, то даже не надеялся и не рассчитывал на то, что встречусь с тобой, — сказал Макар. — Я был уверен, что ты спокойненько живешь себе в Калининграде. Честное слово, если бы я знал… то поговорил бы с Евой еще до моего отъезда. Понимаю, это звучит банально, жалко и неубедительно, но у нас с ней ничего серьезного. У меня вообще никогда и ни к кому не было серьезно, кроме тебя, — добавил он, стараясь вложить в эту фразу всю свою искренность, всю боль, отчаяние и надежду.
— Короче говоря, она не в курсе, каким непотребством ты тут занимаешься, — Динка слабо улыбнулась, пытаясь обратить все в шутку.
Он покачал головой.
— Мне кажется, неправильно сообщать такие вещи по телефону… Когда я вернусь в Москву, то обязательно с ней поговорю. Расскажу все.
— Что «все»? — Динка усмехнулась. — Ведь по сути ничего не изменится — ты вернешься, и все пойдет как раньше, по-старому.
Он округлил глаза в неподдельном изумлении.
— Ты что такое говоришь?