Скульптор рассудил что к рабству амаро все равно придётся привыкать - не откажутся же Дети Волка от самого выгодного своего промысла. Хотя мысль эта была спорной, но отпускать своих рабынь он не собирался.

А вот с публичной наготой история была совсем иной.

Амаро были ни то, чтобы застенчивы. Скорее, для них очень резко существовала грань между тем, что происходит на людях - и тем, что происходит "за закрытыми дверями". И не было для амаро любого сословия ситуации страшнее, чем "потеря лица".

Но даже в самой интимной ситуации амаро полную наготу женского тела воспринимали как нечто настолько запретное, что даже ходящие по рукам "срамные картинки" (а куда же без них!) никогда не показывали женщин обнаженными полностью, даже в самые пикантные моменты.

И не было ничего более срамного, чем малейший намек на лобковые волосы.

А потому публичное обнажение было хуже любого извращения. И практикующий такое - отверженный отщепенец.

Не стоило претендовать на звание пророка, чтобы предположить, что амаро будут ревниво следить за новой военной знатью из числа Детей Волка и будут предпринимать раз за разом попытки насмеяться над обычаями и привычками новой власти. За это следовало карать - но и повода лишний раз давать не стоило.

Оттого и вызывать постоянное возмущение наготой рабынь не было никакого смысла.

Тем более, был не менее древний пример Юга, где за стенами дома хозяин мог творить любое непотребство.

Но на улице рабыня должна быть обута и одета, а одежда не должна скрывать внешних примет рабства - ошейника, клейма на плече и бедре. Прочие рабские признаки - гладкий лобок и подмышки, проколы на лице и теле, татуировки, пунцовые от рабского вина губы - правила приличия предписывали скрывать. Но правила приличия тем и отличаются от законов, что соблюдать их скучно, а нарушать бывает так увлекательно. До определённых пределов пренебрежение приличиями каралось лишь пересудами.

Особенно преуспевали в завлекательном демонстрации притворно сокрытого торговцы удовольствиями: не было лучшего способа сообщить о прибытии свежего товара, чем провести через город новую рабыню, чьё прозрачное одеяние не мешало звону вдетых повсюду колокольчиков, или юного раба, поводок которого был пристегнут к суровому узилищу для его причиндалов. Обнажение лобка такого раба оправдывалось тем, что лишь так возможно сковать его срамной уд небывалых размеров. Такая демонстрация всегда способствовала прибыли.

Закон, в отличии от правил приличия, был суров и требовал безусловного соблюдения. Раб или рабыня, скрывшие клеймо и ошейник, считались беглыми и должны были быть публично наказаны - или, в зависимости от обстоятельств и умысла, казнены в назидание.

При этом циничный закон Халифатов требовал ещё и взять с хозяина беглеца-беглянки штраф за отсутствие присмотра за своим имуществом, и плату в пользу кади и палача, которым добавилось работы.

***

Оттого домашние рабыни Скульптора теперь щеголяли по замку одетыми, оттого и рабыня, вошедшая в комнату, была одета в южное платье без рукавов, с короткой, выше колен юбкой, и с глубоким квадратным вырезом. Высокий разрез обнажал клеймо на правом бедре.

Когда рабыня вошла, приветствовала своего хозяина и поклонилась его гостю, Рифейну сначала не понял, что же он видит - а потом разразился таким заливистым смехом, что долго не мог остановиться.

Рабыня же, поняв что смеются над ней, налилась пунцовым румянцем. но вынуждена была молчать, опустив глаза.

***

- Я был честен, Рифейну, и дал ей целых три шанса. Надо лишь избавиться от результатов моей магии - и получить столько букв, сколько необходимо, чтобы вернуть свое имя...

- Три? Я вижу только два, - с трудом превозмогая смех, отвечал развеселившийся Рифейну улыбающемуся хозяину. Скульптору было приятно, что его шутка над строптивой рабыней оценена по достоинству.

Нежное девичье личико украшали подлинные ослиные уши.

Длинные уши, поросшие грубой серой ослиной шерстью.

И отчаянному выражению лица рабыни с тонкими и благородными чертами эти уши выступали острым контрастом, вызывая смех своими нелепыми движениями и покачиваниями.

Округлые аппетитные коленки переходили в икры совершенной формы, которые, чуть ниже неожиданно превращались в поросшие шерстью ослиные голени, заканчивающиеся копытцами.

- Только два шанса, - продолжал хохотать Рифейну, указывая на копыта и ослиные уши.

- Повернись, - скомандовал Скульптор. И Рифейну увидел, как из специальной дыры в юбке торчит натуральный ослиный хвост...

Тут уж Рифейну буквально согнулся от смеха, упёрся руками в колени и расхохотался так, как не смеялся уже много-много лет.

***

- А что же удалось тебе, рабыня, чтобы получить первую букву своего имени? - спросил, насмеявшись вволю, Рифейну.

Но рабыня, видимо, до сих пор не избавилась от излишней строптивости. Она не ответила Рифейну и повернулась к хозяину.

- Мой господин, должна ли я поведать твоему гостю Великую Тайну, за посвящение в которую ты даровал мне часть моего прежнего имени?

- Да! - категорически отрезал Скульптор, будто щёлкнул кнутом.

***

Рабыня насупилась, но перечить прямому приказу хозяина не решилась.

Повернувшись к Рифейну, она набрала воздуха и приосанилась, словно стала выше ростом. Лицо её приобрело торжественно-возвышенное выражение, соответствующее, на её взгляд, величию и значению тайны, которую она готовилась возвестить.

Стоящие торчком серые уши вздрогнули и это, в сочетании с многозначительным выражением лица, было так восхитительно нелепо, что Рифейну и Скульптор прыснули одновременно.

Но положение рабыни было таково, что ей пришлось проглотить и это...

- Знай же, о гость моего господина, что Белые Маги знают способ жить вечно!

- А-а, ты про эту "Великую Тайну", - пренебрежительно протянул Рифейну. - А ты не боишься вновь остаться ослицей без имени, рабыня? Ведь я знаю, что у Белых более нет ни одного конструкта, способного вырастить новое тело до возраста принятия души. И готов спорить, что ты забыла сказать об этом своему господину...

- Есть! - взвизгнула О. - И это тело доказательство тому!

- Было двадцать лет назад и есть сейчас - это даже звучит по-разному, не находишь? Или ты попытаешься сказать мне, что не знаешь, где, когда и вместе с кем из вашего Совета пропал последний конструкт такого рода? А Северные горы для вас нынче недоступны, - рабыня сникла и было видно, как она испугана. Но Рифейну уже обращался к Скульптору. - Или она все же призналась тебе?

Но Скульптор не торопился с ответом. Испытующим взглядом он смерил рабыню сверху вниз и под этим взглядом О побледнела, затряслась