— Тихо, товарищи, — улыбнулся толпе Круглый. — Я хочу вам сказать: если кто-то из вас в разговоре со мной употребит пару слов, которых нет в дипломатическом словаре, я не обижусь, ей Богу! Но! — Круглый поднял палец, и лицо его вновь стало по-государственному серьезным. — Мне кажется, что кому-то выгодно, чтобы наши с вами переговоры не состоялись. Кто-то пытается и будет пытаться сорвать их. И, как я уже сказал, у нас есть сведения, что главные провокации намечены на день похорон. Товарищи! — Круглый повысил голос, вдалбливая толпе: — Чтобы предупредить эти провокации, нас с вами будут во время похорон охранять войска. Я сам, лично пойду с вами пешком отсюда до кладбища во главе колонны, сам буду помогать нести гроб. Дорогие друзья! Русские люди! Согласны ли вы, что нельзя, негоже, не по-христиански это — держать гробы вот так под открытым небом?

Разноречивый гул толпы был ему ответом, но он выкрикнул еще громче:

— Согласны ли вы, что нельзя привязывать похороны к темпам наших переговоров с вашим Комитетом? Может быть, мы будем вести переговоры несколько дней, может быть, нам понадобятся какие-то юристы, адвокаты, чтобы правильно сформулировать пункты нашего соглашения, — так неужели из-за этого мы будем держать тут покойниц? И вы будете торчать безвыходно на заводе? Зачем? Я предлагаю: мы сейчас, сию минуту начнем переговоры с Заводским Комитетом. Я выслушаю все ваши требования и все, что не в моей компетенции, утром же доложу Правительству. И сразу после похорон мы продолжим…

— А как же их хоронить без отца? Андрей Стасов в тюрьме сидит! Наших людей выпусти сначала! — стали кричать из толпы. — А что с убийцами будет, которые в народ стреляли?

— Как я и предлагал утром, показательный суд над убийцей девочки будет проведен вами самими прямо здесь, на заводе, это раз! — уже ликуя от ощущения полного выигрыша, сказал Круглый. — Второе: утром я обещал, что сегодня на завод будут доставлены продукты, чтобы вы не пришли домой с пустыми руками. Дети вас ждут, жены вас ждут, каждая скажет: «Ну, что ты набастовал?» — не так ли? Так вот, товарищи, чтобы вы видели, что я, второй секретарь обкома партии, умею держать свое слово — вот, без всяких к вам ультиматумов прекратить забастовку или еще что-нибудь в этом роде, вот стоит шесть рефрижераторов, это девяносто тонн продуктов. Колбаса, говядина, свинина. Парной телятины, извините, нет. Прошу вас самих создать комиссию по распределению. И, наконец, самое главное. Вот, как вы видите, стоит «черный ворон». Конечно, надо бы использовать для этого случая машину поприличней, «Волгу» там или даже «Чайку», но тогда не было бы сюрприза. Короче, отвечаю на ваш главный вопрос, товарищи! — И четко чеканя каждое слово, Круглый выкрикнул в толпу: — Идя — навстречу — вашим — справедливым — требованиям — обком партии решил — досрочно выдать вам на поруки — задержанных милицией — Андрея Стасова, Петра Обухова и Веру Колесову!!!

— У-р-р-р-а!.. — взревела толпа.

А Круглый с театральным жестом повернулся к двум милиционерам, стоящим у бронированного арестантского фургона:

— Откройте машину!

— У-р-р-р-а!.. — понеслось над заводом, над всей его десятикилометровой территорией. — Ур-р-р-а-а-а!..

Люди обнимались, торжествуя свою победу, люди бросали в воздух шапки, а Степан Зарудный с пустым сердцем наблюдал за ними. Нет, никогда этот народ не будет свободен. Он обречен, обречен быть рабом, которого обмануть, купить и уговорить так же легко, как двухлетнего ребенка. Сейчас Круглый выпустит из «черного ворона» Стасова, Обухова и Колесову, и толпа станет на радостях качать и их, и даже этого «освободителя» Круглого, испытывая к нему чуть ли не слезную благодарность. И все вмиг забыто — даже два эти гроба, даже кровавая баня, устроенная на улицах города всего сутки назад…

В этой минуте всеобщего ликования никто не обратил внимания на одного из милиционеров, который вместо того, чтобы выполнить приказ и открыть стальные задние дверцы «черного ворона», вдруг, побежал к Круглому на трибуну, зашептал ему что-то на ухо. Круглый изменился в лице…

— Да ладно шептать там! Открывай «ворон»-то! — нетерпеливо крикнули в передних рядах.

Прикрыв перчаткой микрофон, Круглый что-то резко сказал милиционеру. Тот бессильно развел руками. Толпа не слушала их разговора, но по тому, как затянулась эта заминка на трибуне, как забегали вдруг глаза Круглого и как его лицо, еще недавно столь самоуверенное, торжествующее, вдруг превратилось в жалко-растерянное, — по всему по этому толпа заподозрила что-то неладное. Раздались насмешливые свистки, выкрики. Круглый что-то коротко приказал милиционеру, тот бегом скатился с трибуны, побежал к «черному ворону», вскочил в кабину, а шофер-милиционер тут же и завел мотор.

— Товарищи! — крикнул в микрофон Круглый. — Произошла случайная ошибка! В милиции не поняли моего приказания и привезли сюда пустой «черный ворон». Они решили, что машина должна отсюда пойти за арестованными. Но я вам обещаю, что через час…

«Черный ворон» развернулся и подкатил к заводским воротам. Толпа недовольно загудела, насмешливые свистки усилились, но Круглый, казалось ему, уже спасал положение:

— Товарищи, какой-нибудь час ничего не решает! Вы пока будете получать продукты, а мы приступим к переговорам…

Но в этот момент командир заводской самообороны Анатолий Гусько, уже приказавший открыть ворота «черному ворону», вдруг нагнулся на том месте, где стоял раньше этот фургон, и зачерпнул темное пятно на снегу, поднес этот снег поближе к глазам. Пятно было не от солярки и не от машинного масла — пятно было буро-красным, кровавым. И Гусько коротко свистнул охраннику-«афганцу», который открывал перед фургоном тяжелые ворота, и жестом остановил его, а сам, подволакивая ногу, пошел к фургону.

— Открывай! Открывай ворота! — заорал на охранника милиционер, высунувшись из кабины, но в этот момент Гусько уже вплотную подошел к фургону, пристально вглядываясь в малые темные капли, которые редко стекали из-под задней стальной двери «ворона».

— Не подходи! — крикнул ему милиционер и вдруг выставил из кабины автомат.

Гусько удивленно замер, и в наступившей тишине уже не только он, но и те «афганцы», которые стояли чуть дальше, у проходной, тоже услышали тихие, словно сдавленные стоны внутри «черного ворона».

— Газ!.. Газ!.. — сквозь зубы приказал в кабине фургона милиционер своему напарнику-шоферу.

— Дак заперто же…

— На таран! Газ, твою мать!..

Водитель рванул фургон на таран полуоткрытых ворот, но в тот же миг два финских ножа, пущенных Гусько и еще одним охранником-«афганцем», разом прокололи оба задних колеса «черного ворона». Гулко лопнув на морозном воздухе пробитыми покрышками, фургон тут