ту же тему и перекатал ее слово в слово. Кто читает такую макулатуру? Но случилась так, что некий военный пенсионер статью в «Блокноте агитатора», увы, читал. И написал секретарю Союза писателей СССР, депутату Верховного Совета СССР и члену ЦК КПСС Георгию Мокеевичу Маркову: «Как вам не стыдно! Я вас уважал, а вы, оказывается, низкий плагиатчик». Что тут началось! Чаковский орал так, что стены дрожали. Сотрудника редакции немедленно выгнали. Прошло некоторое время, и к Чаковскому стали приходить товарищи этого журналиста. Да, конечно, поступку его нет оправдания, он ужасно подвел газету, но ведь, если разобраться, то и Марков, наверное, не должен был ставить подпись под материалом, который не он писал. К тому же журналист этот уже немолод, много лет проработал в редакции, никогда никаких нареканий не имел. Нельзя ли его простить? Чаковский ничего не желал слышать. Кричал: «Что вы тут несете? Я со стыда готов был сгореть, встретившись с Марковым». Но как-то, накричавшись, сказал ходатаям: «Добренькие какие! Ведь не на вас, а на мне лежит ответственность за этого дурака». И журналиста – с выговором, с криками, с попреками – в конце концов восстановили на работе[556].

Большинство писем в «Литературную газету» касались публикаций и проблематики второй, общественно-политической тетрадки газеты, частично это были анонимные послания. Каждый месяц редакция газеты направляла «сводку писем» в сектор писем Общего отдела ЦК КПСС; готовились эти обзоры зав. отделом писем Р. М. Баруздиной (1939–2008), печатались в трех экземплярах: первый – для ЦК КПСС; второй – для спецчасти «Литгазеты», третий оставался в отделе писем (они, по-видимому, частично уничтожены по срокам хранения). Часть экземпляров редакции «Литературной газеты» отложилась в РГАЛИ, но хронологически они не содержат того периода, в который разворачивались интересующие нас события. Экземпляра ЦК КПСС мы также не смогли разыскать: в описи сектора писем в РГАНИ эти документы не отражены.

Последнее достаточно огорчительно, потому что литературная проблематика, конечно же, присутствовала в таких сводках, и явно идеологическая кампания имела бы свое отражение в этих документах. О том, что отчеты эти были достаточно правдивы, можно судить по сохранившимся отчетам за другие хронологические отрезки. Скажем, в сентябре 1983 года редакция отчитывалась в ЦК:

Интерес читателей вызвала дискуссия «Критика: наука, искусство или…?» Авторы писем не только отвечают на поставленные вопросы о роли и значении критики в развитии литературы, но и делятся своими мыслями о состоянии современного литературного процесса, сетуют на обилие «серой» прозы. В связи с обсуждением книг, выдвинутых на соискание Государственной премии СССР, в почте есть письма, авторы которых весьма критически оценивают романы Ю. Бондарева «Выбор» и И. Стаднюка «Война». Эти книги, по мнению читателей, малохудожественны и не соответствуют уровню, необходимому для получения Государственной премии[557].

Откровенность газеты в этих отчетах объяснима: умалчивание о каких-либо важных письмах было чревато, поскольку многие искушенные корреспонденты нередко не только отсылали свой отзыв в газету, но и посылали копии в ЦК или Союз писателей.

Редакция «Пламенных революционеров» не могла сравниться с «Литературной газетой» по числу писем: всего 10–20 в квартал. Но и среди них мы видим отклики на книги Н. Я. Эйдельмана. В обзоре писем читателей Политиздата за III квартал 1983 года читаем:

Тов. Шаргородский А. А. (г. Киев) прислал восторженный отзыв о книгах Н. Я. Эйдельмана. Он пишет: «Я с интересом (хотя, кажется, не очень аккуратно) слежу за Вашими книгами, статьями. Пушкинская эпоха времени декабристов – по ряду причин все это очень близко мне, волнует, интересует… Ваши книги помогают мне ощутить это время остро, живо, увидеть и понять людей, почувствовать давно прошедшее как сегодняшнее»[558].

Введение к эпистолярию

Начавшаяся публичная критика Н. Я. Эйдельмана стала серьезным импульсом для читателей. И многие из организаций, причастных к происходящему, начали получать письма. Даже в редакцию «Пламенных революционеров» поступил отклик после статьи А. В. Мальгина:

Тов. Черняев А. П. (Белгород) <…> прислал замечания по содержанию книги Н. Эйдельмана «Апостол Сергей». По его мнению, допущена неточность в указании возраста М. П. Бестужева-Рюмина, следует уточнить описание казни декабристов[559].

Впрочем, как мы уже говорили, в целом оригинальное творчество в жанре беллетризованных биографий было в те годы скорее исключением, нежели правилом.

Однако после публикации статьи И. С. Зильберштейна редакцию «Литературной газеты» накрыл вал писем. Они летели со всех краев страны, от людей самых разных профессий: часть из них была написана сторонними читателями, часть – поклонниками таланта Эйдельмана, часть – друзьями писателя. Не все, впрочем, были в его пользу, но все-таки в поддержку критикуемого выступило абсолютное большинство высказавшихся.

Некоторые из тех, кто понимал губительность развернувшийся кампании для Н. Я. Эйдельмана, направили свои письма и в «Литературную газету», и копиями в другие инстанции. Скажем, в обзоре писем Политиздата за I квартал 1984 года, который отсылался в ЦК, имеются по этому поводу следующие строки:

Тов. Каневский З. М. почетный полярник, член Союза писателей СССР, действительный член Географического общества СССР и тов. Адоскин А. М. (заслуженный артист РСФСР) прислали копии писем в «Литературную газету», в которых высказали свое несогласие с рецензией И. С. Зильберштейна на книги Н. Я. Эйдельмана[560].

Оба письма мы ниже публикуем по экземплярам «Литературной газеты».

Сверх того, были инициированы и коллективные письма в поддержку писателя от творческой и научной интеллигенции. Конечно, не все были готовы стать секундантами Эйдельмана в такой схватке. Натан Яковлевич записал в дневнике:

11 января <1984>. Гнусная статья Зильберштейна «Подмена сути!»: может быть, этап в моей биографии? Потом приветствия: 1) звонок Макашина – «Я 50 лет с ним, мы делаем большое дело, никто с ним не разговаривает, абсолютно аморален»; 2) надоедливое рассуждение, что «не надо было мне выступать»; 3) сбор подписей – и [неразборч.] – мягкие отказы Шмидта, Рязанова и других…[561]

Автограф этой записи, который мы изучали для снятия вопроса по оригиналу дневника, достаточно беглый, и нами он читается как «Сборы подписей – и к сути – мягкие отказы Шмидта, Рязанова, других…»[562]

Цитата же в целом требует комментария.

Во-первых – об отношениях И. С. Зильберштейна с С. А. Макашиным (1906–1989), историком литературы и одним из членов редколлегии «Литературного наследства», участником первого номера (1931). Они были сперва теплыми и дружескими, затем сугубо деловыми. Причина отчасти в том, что Макашин, пришедший в «Литературное наследство»