особое внимание партии к письмам и заявлениям было привлечено в 1981 году на XXVI съезде КПСС, когда Брежнев отдельно высказался по этому поводу в отчетном докладе ЦК съезду:

Размышляя о письмах – а их каждый день приходит в ЦК КПСС примерно полторы тысячи, – не могу не сказать следующего. Многие из них – это, к сожалению, показатель серьезных недоработок на местах. Сплошь и рядом вопросы, выдвигаемые трудящимися, могут и должны решаться руководителями предприятий, районными и городскими организациями. Чуткое, внимательное отношение к письмам, просьбам и жалобам граждан каждый партийный работник, каждый руководитель обязан рассматривать как свой долг перед народом, перед партией. (Аплодисменты.) Подчеркиваю: к письмам открытым, честным. Что же касается всякого рода анонимных поклепов, то партийная точка зрения известна: им не должно быть места в нашей жизни! (Аплодисменты.) Тем, кто выступает с правдивой, деловой критикой, незачем скрывать свое лицо. (Продолжительные аплодисменты.)[548]

Положения доклада Брежнева были одобрены съездом, а через месяц, 31 марта 1981 года, ЦК принял постановление «О мерах по дополнительному улучшению работы с письмами и предложениями трудящихся в свете решений XXVI съезда КПСС». Резолютивная его часть содержала в том числе и указание «Повысить персональную ответственность руководителей и должностных лиц за правильную организацию работы с письмами», но в контексте нашего повествования важен заключительный пункт:

Редакциям центральных и местных газет, журналов, радиовещания и телевидения улучшить работу с письмами, чаще публиковать их, систематически сообщать о результатах рассмотрения…[549]

Парторганизации литературных объединений, издательств, журналов, газет и т. д. в традиционном порядке провели собрания, обсудив очередное постановление. При этом, конечно, внимание к письмам под взором ЦК возрастало повсеместно – как в союзных и республиканских главках, так и «на местах», в частности, в журналах и газетах. А в июне 1981 года состоялось совещание руководящих работников аппарата Совета Министров СССР и союзных республик, одним из вопросов которого было «повышение уровня работы с письмами трудящихся». Вел это совещание секретарь ЦК К. У. Черненко, разъяснявший постановление ЦК и решения съезда по этому поводу. Он рассказал участникам, что

несмотря на свою огромную занятость, Леонид Ильич всегда находит время поинтересоваться настроениями и просьбами трудящихся, их отзывами о принимаемых решениях, предложениями и замечаниями. Большое число писем трудящихся докладывается членам Политбюро, кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК КПСС. По ним даются поручения, исполнение которых строго контролируется[550].

Только ЦК получил с января 1980 по май 1981 года 1 миллион 170 тысяч писем, добрая половина из них отправлена в партийные комитеты и ведомства, от которых получено 433 тысячи ответов; за первые пять месяцев 1981 года в республиканских и местных советских органах, до облисполкомов включительно, рассмотрено 963 тысячи обращений, сообщал К. У. Черненко[551].

Однако публикация писем в газетах имела и свою специфику: печатались письма по выбору редакции, а читателям довольно трудно было понять, самостоятельно ли такое напечатанное письмо поступило в редакцию, или автора попросили прислать письмо определенного содержания, или же и вовсе написали, попросив отправить или занести в экспедицию.

Редакционная политика «Литературной газеты» привела к тому, что этот печатный орган стал к началу 1980‐х едва ли не главным рупором писем читателей. Благодаря печатным откликам, обзорам читательских писем, громким репортажам по следам обращений с мест газета получала поистине гигантское их число: только в одном 1980 году их насчитывалось 90 тысяч[552], то же число было и в 1983‐м. По крайней мере, на отчетно-выборном партийном собрании газеты 15 ноября 1984 года сообщалось: «В прошлом году мы получили 90 тысяч писем. В нынешнем идем с приятным опережением графика: уже более 90 тысяч писем мы имели в конце октября сего года»[553]. И можно без сомнений предположить, что кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды, в русле которой происходила полемика Мальгина – Эйдельмана – Зильберштейна, добавила в почтовый ящик газеты несколько сотен конвертов.

При этом не стоит думать, что письма напрямую влияли на редакционную политику или же публиковались в зависимости от актуальности их содержания. Немало сведущих читателей имело определенные сомнения по поводу истинного авторства писем. Скажем, критик В. С. Бушин (1924–2019), выражая недовольство действиями литературных критиков «Литгазеты», 28 октября 1983 года на партсобрании московских писателей не сдержался:

Там проделываются такие вещи: берут старую статью, опубликованную полгода или год назад на своих же собственных страницах, сокращают ее раза в три и печатают в виде читательского письма, автор которого поддерживает произведение, выдвинутое на Ленинскую или Государственную премию. Вот такие вещи проделываются ныне на страницах «Литературной газеты»![554]

Впрочем, учитывая вал корреспонденции, большинство приходивших писем было именно от подлинных читателей. Наиболее болезненными для газеты были отклики не на какие-то нарушения на местах, в министерствах и ведомствах, а на явные просчеты в собственной редакционной политике.

Порой невинные тексты в газете рождали ураганы; любопытен в этой связи мемуар И. П. Суслова, редактора отдела сатиры и юмора «Литгазеты», эмигрировавшего в 1974 году:

…Пришел автор. По профессии – барабанщик в оркестре. Принес рассказик. Называется «Памятник». Рассказик такой: стоит человек и ловит такси. Снег идет. Холодно. Такси не останавливается. Час стоит, ловит, другой… Вдруг видит, на той стороне улицы другой человек стоит, тоже, видно, такси ловит. С протянутой рукой. Потрогал его герой и видит, что человек окаменел. Замерз, видно. Взвалил его на плечи, отнес домой, положил на диван. Утром жена говорит: «Ты кого, дрянь пьяная, принес вчера? Совсем упился?» Он смотрит на диван, а там этот лежит, с протянутой рукой. Памятник с площади.

Напечатали. Начались звонки. Понеслись письма. Посыпались жалобы. От старых большевиков, главным образом. Как? На кого? Руку? Очумели? Советская власть кончилась? На Ленина? На самого? Сгноим! <…> Большевики писали, что только сионистскими происками американского империализма можно объяснить факт появления этой мрази на страницах другой мрази, называемой «Литгазетой». Просим принять меры! – так заканчивались все письма трудящихся[555].

Или же случай посерьезней, описанный А. Бориным, рисующий не только нравы «Литературной газеты», но и взаимоотношения главы редакции с главой советских писателей:

Как-то сотруднику международного отдела велели срочно, за один вечер, написать в номер какой-то пропагандистский материал, который пойдет за подписью секретаря Союза писателей СССР Георгия Маркова. Возможно, вечер у журналиста был занят, а может быть, сочинять эту халтуру ему просто претило – он открыл какой-то старый выпуск «Блокнота агитатора», нашел статью на