тому же вкладывает иногда повествование в уста целиком вымышленного героя; книга же А. Левандовского вообще начинается с… конца, с описания трагического поражения героя повести, приведшего его к гибели. Вы спросите: для чего же нужны эти вольности? Но «вольности» ли это?

Тут все дело в такте, в том, чтобы не перейти границу, за которой – ложь, искажение истины, подмена сути. Но не воссоздание хронологии, не иллюстрация того или иного раздела учебника истории цель авторов серии «Пламенные революционеры». У них иная задача – создание художественно убедительных героических образов, проникновение во внутренний мир революционера, в историю его столкновений как передовой, активно влияющей на общественный прогресс личности[534] – и т. д.

Среди книг серии «Пламенные революционеры» есть более или менее удачные, не все их авторам удавалось, не всегда они находились на высоте задачи. Но похвальна уже сама по себе идея художественного (выделено в оригинале. – П. Д.) осмысления революционного опыта, создания впечатляющих, подлинно жизненных образов героев прошлого. Ибо только в таком случае история возвращается к нам, и только в таком случае она и сейчас «работает», живет, наполняет нас живительной нравственной силой.

Любопытно, как отнесся критик к книге Щеголихина. Мальгин нарочито обходит молчанием откровенно скрытые цитаты, порой обширные, которые не раз отмечались современниками и стали неким образцом литературной недобросовестности[535]. Однако много важнее наблюдать, как на этот раз А. Мальгин комментирует описанную И. Щеголихиным встречу в Сибири М. Михайлова с М. Петрашевским, которую критик считает фантазией автора:

Возможно, встреча такая – плод воображения И. Щеголихина. Но она нужна была ему, чтобы четче, определеннее очертить место М. Михайлова в русском освободительном движении[536].

Дело здесь даже не только в том, что совсем недавно подобный вымысел, а уж тем более в биографии столь значимых для русского революционного движения фигур, казался переменчивому критику кощунством и подменой всего на свете. Много любопытнее то, что описанная встреча – совсем не выдумка писателя, а неведомая Мальгину по малограмотности реальность: встреча эта состоялась в Красноярске и запечатлена в записках И. Михайлова[537].

Также А. Мальгин вступает в область музыкальной критики, в том числе в излюбленном им жанре «критики критики», то есть поучением бестолковых коллег, как нужно правильно критиковать:

Отчего же возникли настойчивые разговоры о том, что в песнях, мол, маловато глубины и не хватает сложности? Да оттого, наверное, что ощущается острая нехватка песен особого рода – песен, призванных будить мысль, философски осваивающих действительность, поднимающих важные нравственные и социальные проблемы[538].

Впрочем, здесь он также проявляет свои литературные познания. Например, раскрывает глаза ансамблю «Земляне», а заодно и читателям, как горе-песенники стряпают тексты:

Вот, скажем, пишет А. Поперечный для хорошего ансамбля «Земляне» песню «Трава у дома» (музыка В. Мигули):

И снится нам не рокот космодрома,

Не эта ледяная синева.

А снится нам трава, трава у дома,

Зелетная, зеленая трава.

И невдомек ни «Землянам», ни Мигуле, что четверостишие это – и по лексике, и по структуре, и по мысли – навеяно (мягко говоря) К. Бальмонтом и его сонетом «Бесприютность»:

Не снятся мне цветы родного сада,

Родимые безмолвные луга…

Я слышу рев и рокот водопада,

Мне грезятся морские берега

<…> Каждому ясно, что дело тут не только в совпадении стихотворного размера[539].

В апреле 1986 года в научно-популярной серии издательства «Знание» выходит и первая книга Мальгина-критика – «Поэзия труда». Собранные вместе очерки были необходимы автору – он грезил членством в писательской организации; исходя из его творческой активности, он уже бы должен был туда попасть, но начальство, опасаясь его неуемного нрава, никак не давало зеленый свет. Так что книга формально была ему необходима для вступления в Союза писателей. В аннотации читаем:

Тема труда в советской поэзии – от ее истоков до наших дней – таково содержание данной брошюры. Внимание автора обращено к нравственному, духовному началу в творческом процессе. Для анализа проблемы используется большой материал, но главное внимание уделяется творчеству таких мастеров, как Маяковский, Асеев, Смеляков, Ручьев, Твардовский, Жигулин, Евтушенко[540].

Свое обращение к такой теме автор объясняет сразу: «Образ человека-творца, созидателя – центральный в поэтике социалистического искусства» (с. 3), но в целом книга, которая демонстрирует широкую эрудицию автора в советской поэзии, уже отражает и новое время. Это видно и по подбору цитат (самая первая – из Заболоцкого), по встречающимся фамилиям Ахматовой, Мандельштама, Шаламова, Цветаевой; по отсутствию ритуальных упоминаний классиков марксизма-ленинизма; из съездов мы встретим в тексте только съезд писателей, а когда наткнемся на слова, которые написала литературовед В. Ланина, то осознаем, что в книге о труде ни разу не упомянут В. Ленин – для того чтобы делать карьеру, это перестало быть обязательным: началось то, что называлось «перестройка». А вот наличия изданных книг для вступления в Союз писателей никакая демократизация общества не отменила. И хотя, как пишет Биргит Менцель, Мальгин «пользовался протекцией некоторых партийных кругов»[541], этот Рубикон ему перейти так и не удалось.

В 1986 году А. Мальгин выступил против грубости отдела критики журнала «Наш современник», против «явной тенденциозности, использования недозволенных приемов, откровенных подтасовок». Даже не верится, что это пишет тот же автор, который некогда прославился панегириком «Разрушение жанра, или Кое-что об исторической прозе». Приведем слова Мальгина, превратившегося из Савла в Павла:

Нет, я не против острокритических статей и рецензий. Они нужны – иначе как же мы будем бороться с литературным браком, конъюнктурщиной, с идейными спекуляциями? Но я за объективность критериев и уважение к писателю, о котором критик берется судить. Об этом шла речь на XXVII съезде партии, к этому нас призывает сама реальность нашего времени. Для того чтобы щепки не летели даже тогда, когда рубят лес (неумеренное славословие и комплиментарность), от критика и от литературно-критического органа требуется одно, но весьма существенное качество: подлинно нравственное отношение к тому, что в литературе происходит, уважение к каждому, кто для нее, литературы, работает[542].

Уже впоследствии, когда исчез и след кампании против отступлений от исторической правды, выяснилось, что два критика, которые столь деятельно участвовали в этой кампании, были неплохо знакомы между собой. И хотя мы не знаем, когда именно Т. Толстая