Эйдельман: Мущины детский смех и ум и чувства…

3. Совершенно искажена история и предыстория дуэли Лермонтова с Барантом, хотя автор останавливается на эпизоде, документированном с исключительной точностью. На стр. 104 журнала читаем: «И сын французского посла Барант близ нового 1840 года интересуется, правда ли, что Лермонтов в известной строфе стихотворения „Смерть поэта“ бранит французов вообще или только одного убийцу Пушкина?» В действительности такой вопрос задал А. И. Тургеневу не сын барона Баранта, а сам посланник. Весь этот инцидент обстоятельно изложен в письме А. Тургенева к Вяземскому (см. «Летопись…» сост. В. А. Мануйловым. М.–Л., «Наука», 1964, с. 112–113 или в «Лермонтовской энциклопедии» с. 649 и с. 149).

4. Н. Эйдельман продолжает: «А Лермонтов тогда же переписывает и посылает Александру Тургеневу (и, верно, не ему одному!) автокопию „На смерть поэта“». В действительности Лермонтов переписал в письме к Тургеневу только одну строфу, вызвавшую сомнение французского посланника. Это письмо Лермонтова печатается под № 37 во всех собраниях сочинений поэта. Предположение же Эйдельмана о том, что после возвращения из первой ссылки Лермонтов распространял по Петербургу свое стихотворение на смерть Пушкина, ни на чем не основано.

5. В очерке «Мой милый Саша…» рассказана далее фантастическая история: «кружок шестнадцати спасает от царского вожделения девушку – ее быстро выдают замуж накануне „пожалования“ во фрейлины-любовницы». При этом Н. Эйдельман ссылается на Ираклия Андроникова, который будто бы это доказал. Между тем, И. Андроников начинает изложение своей гипотезы словами: «Я ни на чем не настаиваю», а завершает ее так: «Цель всех этих наблюдений не в том, чтобы делать из них поспешные выводы – для этого нет убедительных доказательств, а в том <…>, чтобы определить направление поиска» (И. Л. Андроников. Направление поиска. – В кн. «М. Ю. Лермонтов. Исследования и материалы». Л., Наука, 1979, с. 153–170).

Поисками Н. Эйдельман заниматься не стал, а, преподнеся гипотезу И. Андроникова в качестве установленного факта, придал ему анекдотическую окраску. Выходит, что шестнадцать «суперменов» вначале упрятали куда-то юную красавицу, а потом выдали ее замуж. Да кто бы на ней женился после таких приключений?

6. На стр. 106 Н. Эйдельман пишет: «В единственном письме, сохранившемся от первой ссылки, Лермонтов делился с другом Святославом Раевским»… До нас дошло не одно, а три письма Лермонтова из первой ссылки: к М. А. Лопухиной, к Е. А. Арсеньевой и С. А. Раевскому.

7. На стр. 104 Н. Эйдельман сопоставляет строку из стихотворения Лермонтова памяти Одоевского – «Еще незрелых, темных вдохновений» с полустишием из стихотворения «Не смейся над моей пророческой тоскою», уверяя, что оба стихотворения написаны Лермонтовым одновременно: «впрочем, тогда же и о себе самом Лермонтов заметил (?!) – „мой недоцветший гений“». Но «Не смейся…» датируется во всех изданиях началом 1837 года, а надгробное стихотворение А. Одоевскому – 1839‐м. (Мих. Коршунов и Виктория Терехова произвольно переносят это стихотворение уже в 1841 год: «И в одном из последних стихотворений: но я без страха жду довременный конец». Очевидно, дурные примеры заразительны. См. «Литературная Россия», 1984, № 7, 10 февраля, с. 16.)

8. И, наконец, последняя фактическая ошибка относится к описанию смерти декабриста В. Н. Лихарева. Описывая его судьбу, Эйдельман пишет: «(Пройдет еще несколько лет, и за несколько минут до гибели, в знаменитом сражении у речки Валерик, 40-летний Лихарев покажет портрет оставившей его женщины товарищу по оружию и ссылке Михаилу Лермонтову…)»

Этот факт в биографии Лермонтова неизвестен. В очерке Н. Эйдельмана мы опять сталкиваемся с приемом соединения двух свидетельств в одно. Не говоря о том, что в мемуарах декабристов, переведенных в кавказскую армию после каторги, гибель Лихарева в сражении при Валерике описывается по-разному, в самих воспоминаниях Н. И. Лорера, взятых за основу в лермонтоведении, встречаются противоречия. Мемуарист утверждал, что Лихарева подстрелили в конце сражения, когда он шел рядом с Лермонтовым и спорил с ним о Канте. Частые остановки в пылу спора и послужили, по Лореру, причиной гибели декабриста. Но тут же он сообщает, что сам не был очевидцем этого, а узнал о гибели Лихарева в Пятигорске. Ему было предложено принять оставшиеся вещи друга, среди которых был портрет бывшей жены Лихарева, писанный в Париже художником Изабе. Из этого не следует, что этот портрет был при Лихареве на поле битвы, никто не видел, как он показывал эту дорогую ему реликвию Лермонтову. Н. Эйдельман, как видим, внес в свое повествование беллетристический элемент. Уместен ли он в жанре научно-популярного очерка?

Между тем, выдумка Н. Эйдельмана уже получила распространение. Так, доктор исторических наук Д. Ознобишин, публикуя в «Огоньке» (1984, № 1, с. 25) неизвестный портрет Лихарева, пишет: «Писатель Н. Я. Эйдельман утверждает, что „за минуту до гибели“ Лихарев показывал Лермонтову портрет матери своего сына Николая, которого он так и не увидел». (Ученый ссылается на писателя как на первоисточник!)

Теперь я хочу остановиться на том, как Н. Эйдельман опошляет личность Лермонтова.

Полустишие из «Памяти» – «Мир сердцу твоему, мой милый Саша» он сопровождает таким комментарием: «Нежно (будто и не Лермонтов) „мой милый Саша!“»

Но обращение «милый» самое характерное для Лермонтова. Достаточно бегло просмотреть его письма. Исключив даже обязательные обращенья в родственных письмах, мы убедимся, как нежно относился Лермонтов к своим вовсе не малочисленным друзьям. «Любезный друг, здравствуй» (Н. И. Поливанову, 1831 г.), «милый друг», «милый и добрый друг» (М. А. Лопухиной, 1833–1838), «любезный друг, Святослав», «милый друг», «любезный друг» (Раевскому, 1837–1838), «Милый Алексис», «Мой милый Алеша», «Милый Алеша», «О, милый Алексис!» (А. А. Лопухину, 1839–1840), «Милый Биби» (А. И. Бибикову, 1840), «дорогая м-ль Софи» (С. Н. Карамзиной, 1841 г.) и, наконец, даже в шуточном экспромте, сказанном в дружеском кругу, – то же обращение: «Милый Глебов, Сродник Фебов, Улыбнись». Можно вспоминать также письма Р. Дорохова, так широко использованные Н. Эйдельманом («Комс. правда», 1974), где знаменитый храбрец пишет о Лермонтове: «мы расстались со слезами на глазах». Следовательно, на портрет своего героя Эйдельман совершенно несправедливо положил мрачную краску.

Еще неприятнее поражает интерпретация Н. Эйдельманом известных разногласий между Лермонтовым и некоторыми декабристами: они не сразу могли найти общий язык. Лермонтов считал их неоправданными оптимистами в оценке современного политического и общественного положения. Это дало повод Н. Эйдельману грубо пародировать повадку поэта, не оставив без внимания и его творчество.

«Дума» Лермонтова, поразившая Белинского «громовой силой