Любопытна реплика А. В. Ратнера в письме М. Д. Эльзону от 3 февраля 1984 года, которой он сопровождал выписку из приказа Госкомиздата:

Вот бьют так бьют! А ведь предлог нелепый, даже смехотворный. Сколько же, хочется спросить, должно пройти времени, чтобы портреты Аракчеева или Булгарина не воспринимались как идеологическая диверсия? Причем из текста можно понять, что если бы они были напечатаны меньшим размером, чем портреты Пушкина или Тургенева, то тогда «историческая перспектива» была бы выдержана правильно. Абсурд![472]

Одним из результатов истории с «Последним летописцем» стало ощущение у современников, будто бы суть не в травле Эйдельмана, а в сохраняющейся опасности занятий Карамзиным; последнее было для того времени очевидным фактом: первая в советское время публикация «Истории государства Российского» состоялась в 1988 году (до того – печатались лишь отдельные главы из нее), годом ранее впервые в СССР появилась «Записка о древней и новой России».

Ю. М. Лотман, который как раз писал для серии «Писатели о писателях», начатой в 1984 году издательством «Книга», биографию Карамзина, был не на шутку встревожен объявленной, как ему казалось, войной Карамзину:

В Ленгизе <…> мне сказали, что книга Эйдельмана в «Книге» произвела эффект: литературную редакцию разогнали, Мильчина уволили на пенсию (нет худа без добра, хотя не люблю, когда «разгоняют»). Сия история непосредственно касается меня: у меня с «Книгой» <…> договор, согласно которому я к 1 мая должен сдать книгу о «Письмах русского путешественника» на 20 п. л. Сейчас они ее, конечно, зарежут: Карамзин попал в опалу, они перетрусили и пр. Но не сдавать тоже нельзя – им подыгрывать. Следовательно, надо писать книгу, которая заведомо не пойдет. Рука не пишет[473].

Поскольку А. Э. Мильчин во время разразившегося скандала лежал в больнице после тяжелой операции, то ему заочно вынесли выговор, а по выздоровлении – когда прошло два месяца с момента приказа – лишили квартальной премии, но на своем месте он все-таки усидел; книга Ю. М. Лотмана «Сотворение Карамзина» была издана в 1987 году. Основные шишки посыпались, как мы видели, на редактора книги Эдварду Борисовну Кузьмину (род. 1937) и зав. редакцией Тамару Владимировну Громову (1932–2021), что было хотя и незаслуженно, но в случае с Т. В. Громовой как будто бы логично: ведь именно она «собственно, и привела Эйдельмана в издательство»[474]. Тут надо заметить, что до «Книги» Громова работала в «Комсомольской правде» и статья Эйдельмана «Долохов – Дорохов» вышла там не без ее помощи.

Вспоминается реплика Б. Н. Стругацкого о редакторах:

Именно они отвечали за всё. Именно их песочили и выгоняли, если книжка выходила, отягощенная идеологическими ошибками, аллюзиями и ненужными ассоциациями. Своя рубашка ближе к телу: большинство редакторов было или притворялось дураками. Но не так уж мало было умнейших и честнейших среди них – они были ВМЕСТЕ с автором, они защищали его, они не давали начальству изуродовать книгу, они СПАСАЛИ[475].

Сам Н. Я. Эйдельман питался какими-то сомнительными слухами относительно чтения его книги «наверху», причем слухами в том ключе, что именно высшая партийная воля после прочтения «Последнего летописца» диктовала определенные действия тем, кто служил в аппарате ЦК и должен был критику, в случае необходимости, инициировать. Такая теория вполне соотносилась с действительными фактами, наиболее угрожающий из которых был приказ Госкомиздата и его циркулярная рассылка в органы печати.

Тогда Н. Я. Эйдельман решил обратиться если не к формальной высшей партийной инстанции (каковой в СССР был съезд КПСС), то к ее руководителю Ю. В. Андропову. В архиве писателя сохранился лист правленой машинописи, представляющей начало этого послания:

Глубокоуважаемый Юрий Владимирович!

Мне стало известно, что в секторе печати (отдела пропаганды) ЦК КПСС и Комитете по печати подверглась резкой критике моя книга «Последний летописец» (об «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина), что даже высказано мнение об «остановке тиража»; критика эта – единственная в своем роде, так как началась до прочтения книги теми, кто критикует (тов. Сеничкин <!>[476], Викторов, Чихейшвили <!> и др.) – в чем они сами признаются. Руководящие товарищи отрицают право на существование самой идеи – серьезного изучения замечательного исторического труда, написанного крупнейшим ученым и писателем XVIII–XIX вв. Понятно, что подобного рода обвинения не имеют, не могут иметь у нас почвы: личность Карамзина, писателя и историка, его труд – давно признанное явление русской культуры, литературы, историографии, который никак невозможно отменить начальственным распоряжением. По словам А. С. Пушкина, «несколько отдельных размышлений» (Карамзина) в пользу самодержавия были «красноречиво опровергнуты верным рассказом событий». Великий русский поэт дал затем великолепную оценку того, что сделано Карамзиным: «„История государства Российского“ есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека»; на Истории Карамзина воспиталось целое декабристское поколение (многие из первых революционеров на вопрос, как они пришли к своим убеждениям, – ссылались на чтение Карамзина). «История государства Российского» критиковалась и в то же время была высоко оценена Белинским, Герценом, Чернышевским.

Отрицать пользу объективного, научно-исторического изучения жизни и творчества Карамзина значит проявлять дремучее невежество…[477]

Как впоследствии писала супруга писателя,

неизвестно, помогло ли обращение к высокому лицу, но никаких последствий для редакции <издательства «Книга»> приказ не имел, но книгу о Карамзине, пока существовала советская власть, переиздать не удалось[478].

При этом нет сведений, чтобы по письму Эйдельмана в аппарате ЦК проводилась какая-то работа: в рабочих материалах сектора писем Общего отдела ЦК КПСС никаких сведений не нашлось[479].

Эмма Герштейн

Как мы упоминали выше, строгим судией журналистской деятельности Эйдельмана была Эмма Григорьевна Герштейн (1903–2002), историк литературы и мемуарист. И когда разразился скандал с «Большим Жанно», то в числе нескольких сотен писем, которые поступили от неравнодушных читателей в редакцию «Литературной газеты», были и послания тех, кого можно назвать давними «почитателями» творчества писателя.

Были, конечно, и просто отрицательные отзывы об Эйдельмане после статьи Зильберштейна. Довольно фундированный, как и можно было предположить, пришел c Украины от уже известной нам Сталины Кравченко, публикатора документов из киевского архива, которая расширила те претензии, которые были высказаны в статье И. С. Зильберштейна. Копия этого письма была передана Зильберштейну для ознакомления, а нами печатается во второй части книги.

Однако наиболее заметным непубличным оппонентом Эйдельмана в этой идеологической кампании стала именно Э. Герштейн. Общеизвестна ее страсть к документальной