Шрифт:
Закладка:
Время шло, и чем ближе становился день совершеннолетия Людриха, тем более мрачным и замкнутым он становился. Наконец, перед своим днем рождения, в канун осеннего праздника Самайн, Людрих пришел в покои Гвендилены и объявил, что желает уйти в арвераны, чтобы занять место погибшего брата. Магистр ордена даже решил сделать для него исключение и принять раньше срока!
Зима в тот год пришла раньше обычного, и ветер бросал в окна колючую снежную крупу. В камине горел огонь, и в отблесках пламени лицо Людриха казалось особенно мужественным и красивым. Он опустился на одно колено и, склонив голову, произнес:
– Прости, мать… Я не могу иначе. У тебя останутся еще другие сыновья!
Гвендилена даже прослезилась – таким торжественным и трогательным получился этот момент! И надо признать, сын ничтожной прачки оказался куда благороднее многих аристократов по рождению.
– Благословляю тебя, сын мой, – вымолвила она, – благословляю и горжусь!
Уже на следующий день ворота обители закрылись за ним навсегда… В общем, с Людрихом все сложилось необыкновенно удачно, Гвендилена и мечтать о таком не могла.
Зато судьба дочери, Амаласунты, доставляла немалое беспокойство.
После смерти Хильдегарда ее свадьбу с молодым Претекаром пришлось отложить до истечения годичного траура, но совсем скоро отец нашел юноше другую невесту. Амаласунта плакала, сокрушаясь об измене жениха, хотя никогда в жизни его не видела. Напрасно Гвендилена пыталась успокоить ее, напрасно увещевала, что она еще очень молода и у нее еще все впереди… Амаласунта была безутешна.
Через год она сбежала с учителем танцев, красавчиком Вианом. Гвендилена была просто вне себя от ярости! Послав вдогонку отряд шеди-аваль, она приказала поймать беглецов, доставить их во дворец живыми и невредимыми, но непременно ночью, тайно. Далеко они не ушли, их схватили раньше, чем село солнце, хотя Амаласунта отбивалась как дикая кошка… Зато ее любовник униженно просил прощения, клялся, что ни в чем не виноват, и даже утверждал, что это Амаласунта сама его соблазнила.
Поначалу Гвендилена хотела было казнить наглеца, но потом передумала и даже обещала денег на безбедную жизнь где-нибудь подальше от Терегиста, если Виан сам отречется от своей возлюбленной и распрощается с ней навсегда. Глупый мальчишка с готовностью согласился. Для Амаласунты это было настоящим ударом! Даже жаль ее стало, хотя Гвендилена и гневалась на дочь. Что может быть хуже, чем отдать свою любовь недостойному?
Красавчик и в самом деле думал, что заключил выгодную сделку. Он потребовал три тысячи золотых и пожелал отправиться в Орну – видимо, там надеялся сделать хорошую карьеру при дворе. Гвендилена приказала выдать ему денег из казны, выделила охрану, чтобы Виан мог беспрепятственно добраться к новому месту жительства, не опасаясь разбойников по пути… А сама приказала сопровождающим потихоньку удавить его, как только отъедут подальше от города, и прикопать где-нибудь в овраге, чтобы незадачливому любовнику больше никогда не пришло в голову вернуться в Терегист.
Подумав о дочери, Гвендилена с грустью вздохнула. Жаль, конечно, что ее побег не удалось удержать в тайне… Люди – сплетники, с этим ничего не поделаешь! По городу поползли слухи. Когда уличные музыканты начали распевать душещипательные баллады о запретной любви королевской дочери к человеку низкого рода, Гвендилена приказала укоротить языки особенно голосистым, но скоро поняла, что бороться со сплетнями – все равно что ловить шапкой солнечный зайчик.
Хуже было другое – все попытки Гвендилены устроить брак дочери словно натыкались на незримую, но прочную стену. При малейшем намеке на возможность заключения брачного союза с кем-то из представителей королевских семей сопредельных королевств послы словно становились слепыми и глухими, и Гвендилена всерьез опасалась, что бедняжка Амаласунта так и останется незамужней до конца своих дней.
К тому же и характер у нее заметно испортился. В последнее время Амаласунта почти перестала разговаривать с матерью, стала капризной и замкнутой… Не помогали ни увещевания, ни подарки, ни праздники, что Гвендилена устраивала в ее честь. Конечно, она понимала, какое горе причинила девочке, но что было делать? Допустить ее брак с каким-то танцором она никак не могла! Оставалось лишь надеяться, что Амаласунта когда-нибудь забудет его… Или хотя бы поймет, каким он был подлецом. Ведь, как известно, все еще может измениться, а она еще так молода и по-прежнему прекрасна!
– Мама, мама, посмотри, что мы построили! – голос сына вырвал Гвендилену из задумчивости. Башня, окруженная стеной, и в самом деле напоминала замок.
– Какие вы оба молодцы! – искренне восхитилась она.
– Мы сделаем еще лучше! С настоящим садом. Мама, вели принести цветов из оранжереи!
Малыш Гердвин раскраснелся, глазенки сверкали, словно прямо сейчас он готов был построить еще дюжину замков, а вот Ригор был какой-то бледненький, вялый.
– Мама, я устал, – тихо сказал он.
– Конечно, устал, – улыбнулась Гвендилена, – время позднее, пора спать… Завтра будет новый день!
Глава 2
Свеча горела на маленьком столике у детской кроватки, и ее маленькое, слабое пламя дрожало и чадило, грозя вот-вот погаснуть. В глухую полночь, когда нечистая сила имеет власть над миром, это считается недобрым знаком.
Гвендилена торопливо достала другую свечку, зажгла и поставила рядом, но случайно задела рукавом первую и загасила ее. Если не спать почти двое суток, все вокруг теряет четкие очертания, становится расплывчатым и зыбким, а движения делаются такими неуклюжими…
Для нее сбылся наяву самый страшный кошмар любой матери, когда еще вчера ребенок был здоровым и веселым, а теперь мечется в жару, стонет, бредит, и каждый его вздох превращается в мучительный хрип. Сразу оба малыша слегли с лихорадкой арайя – страшной болезнью, при которой в горле появляются сероватые пленки, которые не дают сначала глотать, а потом и дышать.
Гвендилена знала, что от этой хвори нет лекарства, что из заболевших ребятишек умирают почти все, но все равно с безумной надеждой смотрела на Гилу, ожидая, что та придумает что-нибудь, спасет, в очередной раз обманет смерть – ну хотя бы как тогда, с Хильдегардом!
Гила капала в чашку темную жидкость из маленького пузырька и сосредоточенно считала капли, шевеля губами. Закончив, она раскрыла рот маленького Ригора, заглянула в горло, озабоченно покачала головой и влила микстуру. Потом то же проделала с малышом Гердвином – впрочем, безрезультатно. Ребенок закашлялся,
