не было ни страха, ни смятения, лишь умиротворенная безмятежность.

– Я не держу зла на вас, – тихо сказала она, – разумеется, я и мои сестры помолимся за ваших сыновей – и живого, и мертвого. Таков наш долг.

– Помолитесь! И помолитесь хорошенько. Не забывайте – от этого многое зависит, – процедила сквозь зубы Гвендилена.

– Мы сделаем все что сможем, остальное – в руках богини, – отозвалась монахиня.

«А ты – в моих руках! Не забывай об этом», – думала Гвендилена, с ненавистью глядя ей в лицо, но Герентруда словно не заметила этого. Она подошла к кроватке малыша Гердвина, поднесла свечку поближе и долго, пристально вглядывалась в детское личико. Потом положила руку ему на лоб и, прикрыв глаза, принялась читать молитву. Гвендилена не смогла разобрать слов, но почему-то ей стало страшно. Казалось, молодая монахиня не просто молится, но в самом деле призывает богиню! И та слышит и видит ее…

А главное – может откликнуться.

Закончив, Герентруда кивнула другой монахине – той, с закрытым лицом.

– Сестра Нанна, подойди… Помоги этому ребенку!

Та простерла руки над малышом, и Гвендилена готова была поклясться, что видела, как от ее ладоней исходит легкое золотистое сияние, окутывает ребенка, словно кокон, скрывая от взглядов всех присутствующих… И что происходит с ним там, внутри – не дано ведать людям.

На миг у Гвендилены появилось абсурдное, но отчетливое ощущение, что маленький Гердвин может исчезнуть, раствориться в этом легком, чуть мерцающем свете и, возможно, чудесным образом возродиться где-то в ином мире… Она так испугалась, что хотела было оттолкнуть монахиню, прогнать ее прочь, но не посмела даже двинуться с места или произнести хоть слово.

Постепенно золотое сияние стало слабеть и гаснуть. Монахиня с закрытым лицом опустила руки (точнее, уронила, словно они вдруг стали невероятно тяжелыми). Две другие монахини подхватили ее под локти и отвели в сторону, что-то тихо приговаривая. Видно было, что несчастная совершенно обессилела и с трудом держится на ногах.

Герентруда еще раз взглянула на малыша Гердвина (теперь он безмятежно спал), поправила одеяло, чуть улыбнулась… И, обратившись к Гвендилене, сказала:

– Мы сделали все, что могли, госпожа королева. Теперь вашему сыну поможет только время… А мы с сестрами хотели бы поскорее вернуться к себе в монастырь.

Гвендилена чуть приподняла бровь.

– Разумеется, вы уедете, – ответила она, – уедете сразу после того, как мой сын поправится! А пока… – она улыбнулась, но сама чувствовала, насколько неискренней вышла эта улыбка, – пока будьте моими гостьями!

«Будьте гостьями, чтобы не пришлось стать пленницами», – добавила она про себя и потянулась за колокольчиком.

– Отведи святых сестер в лучшие покои для гостей! – чуть понизив голос, приказала она служанке и, помедлив, добавила: – И позови ко мне Яспера.

Яспер, как всегда, явился очень быстро. Порой Гвендилена начинала подозревать, что он не человек вовсе, а дух, способный возникать ниоткуда…

– Святые сестры из монастыря Анрабены пробудут у нас какое-то время. Проследи, чтобы им доставляли все, что они пожелают, – приказала она, – и распорядись поставить у дверей стражу из джедри-айр.

Глава 4

Малыш Гердвин спал крепко и долго – весь день и всю ночь, до следующего утра. Гвендилена сидела рядом, боясь оставить его хоть ненадолго. Время от времени она ненадолго проваливалась в дремоту, а просыпаясь, видела, как меняется состояние ребенка – сначала его дыхание стало ровным, спокойным и глубоким, потом щеки стали постепенно розоветь, губы тронула легкая улыбка, словно ему снилось что-то хорошее.

Когда наступило утро и солнце уже стояло высоко, Гердвин открыл глаза, потянулся, потом сел в постели и сказал:

– Мама, я хочу есть! Пусть принесут хлеба с молоком… А где Ригор? Мы будем сегодня играть в лошадки?

Смеясь и плача одновременно, Гвендилена обняла ребенка и принялась целовать его лицо, руки, плечи…

– Мой малыш, мой любимый… Ты здесь, ты со мной! – бессвязно повторяла она. Гердвин поначалу очень удивился такому бурному проявлению чувств, потом обнял Гвендилену за шею и крепко прижался к ней.

– Матушка, мне приснился страшный сон, – шепнул он ей на ухо, – как будто Ригора унесла большая черная туча! А мне сначала было плохо, а потом стало очень хорошо…

– Это только сон, – Гвендилена смахнула слезу, – только сон.

Услышав их голоса, из-за ширмы вышла Гила – заспанная, бледная, безмерно усталая. Видно было, что напряжение последних дней и ей далось нелегко! Взглянув на малыша Гердвина, целительница только руками всплеснула, потом пощупала лобик ребенка, заглянула ему в рот…

– Это чудо, – спокойно и просто сказала она, – монахини и вправду сумели его сотворить!

Из осторожности Гвендилена решила выждать еще три дня, но малыш Гердвин чувствовал себя прекрасно – ел, пил, играл, крепко спал по ночам… Единственное, что печалило его – это исчезновение Ригора, который был рядом с ним с самого рождения. Гвендилена не знала, как сказать ребенку о смерти брата, но лгать ему не хотела.

– Его взяли к себе боги, – объяснила она.

Малыш задумался. Изображения богов он видел в храме, куда Гвендилена иногда водила его. На фресках они все выглядели красивыми и молодыми, с добрыми глазами и улыбками на устах…

– Теперь он будет с ними играть? – очень серьезно спросил он.

– Непременно будет! – пообещала Гвендилена. Сама она не очень-то верила в это, но не огорчать же сына! Он и так настрадался.

* * *

На четвертый день она приказала позвать к себе мать-настоятельницу. Майвин снова стояла перед ней, скромно опустив глаза долу. Гвендилена была рада, что рядом с ней хотя бы не было странной спутницы с закрытым лицом.

– Что ж… – медленно и веско вымолвила она, – мой сын жив и будет жить. Благодарю тебя. Ты можешь просить о любой награде!

«Только не проси повернуть время вспять», – подумала она, но, к счастью, Герентруда не сказала ничего подобного.

– Меня не за что благодарить, госпожа королева, – улыбнулась она, – я сделала что могла, но… – монахиня замялась, словно не могла подобрать подходящие слова.

– Но – что? – быстро спросила Гвендилена.

– Мальчик все равно бы поправился, – призналась Герентруда, – наши целительницы помогли ему, но от болезни умереть он не может. У него особенная судьба.

– Ты знаешь будущее моего сына? Говори! – приказала Гвендилена. – Если тебе дорога твоя жизнь и твоя обитель, говори все, что знаешь. И не смей лгать!

– Кто вручил свою жизнь богам, всегда говорит правду, – кротко ответила монахиня, – мне неведомо, какая жизнь суждена вашему сыну, я знаю лишь, откуда придет его смерть.

Гвендилена вся дрожала от возбуждения и гнева. Как ей хотелось сейчас