чем в аналогичном транспорте фракции, но для двоих — более чем достаточно. Даже с учётом нашей «миссии». Рана сразу прошествовала в водительскую зону, бросив оттуда: «Ставлю автопилот на двадцать пять минут». Фатализму и невозмутимости этой кошки перед лицом предстоящего наказания позавидовал бы иной адепт боевых искусств страны восходящего солнца… Я принял это как данность и занялся оценкой окружающей обстановки. Именно за этим занятием меня и застала Старшая. Встала точно напротив. Заглянула в глаза.

— Начинай, — индифферентно бросила девочка.

— Ничего не хочешь сказать? — нахмурился, вмиг забыв обо всём.

— Время, Кошак, — опять сказала совсем не то, что хотел услышать, метиллия.

— Знаешь, девочка… даже я поражаюсь вашему кошачьему фатализму.

— Наказание за ошибки нужно принимать с радостью. Это — квинтэссенция мудрости, которая отложится в подкорке на многие и многие годы. Воспитание через боль — душевную и физическую — самое эффективное. Особенно, если боль душевная и физическая сливается в единое целое, выражаясь в раскаянии.

— Слишком мудрёно, Рана, — поморщился я. — Ты ведь понимаешь, драть тебя буду с сексом. Именно на это рассчитывали сёстры.

— Негативный опыт — тоже опыт, — хмыкнула метиллия. — Хотела интересного мальчика — вот и получу его… интересно. Или ты сам не хочешь?.. Ничего, Кошак, я не буду в претензии. Весьма поучительно получить наказание в столь экзотичном виде… глядишь, мне ещё и понравится…

Иронию мудрой кошки можно было пить, что тот мёд — тягучий и вязкий.

— Отрадно, что ты можешь в такой момент иронизировать… Ты права: время.

Первый удар пришёлся по груди, вспарывая чернильную ткань формы, разрывая вязь символа фракции, пятная его взблесками крови. Второй росчерк когтей прошёлся ниже, по животу. После я единым рывком разомкнул ошмётки магнитных застёжек, стягивая верхнюю часть комбеза с живота и груди. Следующим рывком сдёрнул его окончательно, стянув на секунду руки валькирии срываемой таканью. Наклонился к обнажённой по пояс женщине. Прошёлся языком по концентрической царапине, вспоровшей грудь. Прикусил зубами сосок. Рана задышала чаще — возбуждение рвалось в каждом вздохе и жесте валькирии. Подняв взгляд, поймал на её лице злую усмешку, пополам с острым оскалом желания. И насмехалась эта бестия отнюдь не надо мной… Над собой она смеялась! Даже в такой безрадостный час!

Дальнейшие удары имплантов слились в единый поток белёсой стали, что те блики солнца. Кровь разлеталась вокруг тяжёлыми каплями, пятнала пол, повисала на стенах. Уже через десяток секунд девочка была на полу, буквально вбитая сюда инерцией беспрерывных ударов. Поднялась на колени, оскальзываясь. Распрямила спину.

— Ты как хочешь?.. — её грудной голос, похожий на карканье ворона, рассёк непослушный воздух.

Я положил ладони на её плечи, разворачивая податливое тело спиной. Кошка не спорила — напротив, удивительно покладисто повернулась, опершись на руки; приподняла попку. Шалея от вида готовой на всё самки, я рванул на себе магнитную застёжку. Присел на колени. Когти жёстко зафиксировали бёдра валькирии, причиняя ощутимую боль. По телу девочки прошла дрожь, с губ слетел первый стон — но не возбуждения: боли. Боевые импланты продолжали выполнять свою нелицеприятную роль, даря отнюдь не ласки…

Наклонившись вперёд, оказался у гибкой шейки. В душе в бескомпромиссной борьбе сошлись жалость и возбуждение, и последнее, похоже, побеждало. Ведь Рана не хотела жалости. Она готова была получать воздаяние, была открыта для него. Почувствовав, как одна из моих ладоней заскользила по прогнувшейся спинке, девочка вздрогнула. Кожей лица я ощутил невысказанный вопрос.

— Не волнуйся, кошка, я не буду драть волосы.

— Я не против. Заслужила, — голос рвался из-под плотно сжатых зубов.

— Только не так. Если потом… когда-нибудь… будем нормально… только тогда.

— Ты… слишком миндальничаешь. Дери!

— Должны быть красные линии. Нельзя вообще без тормозов, — ответил я, также через сжатые зубы.

Сёстры знатно пошутили, вручив мне честь этой мудрой и такой глупой кошки. Нельзя так. Одно дело, когда драл зарвавшихся гражданских на памятном лайнере — но там хотя бы не было крови. То ли дело — вот так… Пусть хоть давнее предостережение про волосы останется нерушимым… Должно быть, я цеплялся за него, как тонущий — за соломинку, но Рана просто не смогла найти в себе силы, чтобы заставить меня переступить через это, последнее, ограничение.

Дальнейшее прошло, как в тумане. Наше рычание и стоны слились в единую музыкальную композицию. Уверен, все, кто слышал это непотребство, скрежетали зубами от дикой какофонии звуков. Субъективно это было жёстче, чем когтем по стеклу. Но ни одна валькирия не проронила ни звука — хотя все они были на связи, все видели происходящее на их глазах «воздаяние». Когда же зазвонил коммуникатор, я посчитал это знаком небес, проведением, и тут же зацепился за спасительный вызов, стремясь вырваться из противоестественного сексуального угара.

— Слушаю, — бросил в открывшуюся голограмму, отойдя к стене. Рана осталась лежать на полу, глядя в потолок так и не утратившим самоиронии взглядом. Но даже то, что девочка не попала в зону проекции, не облегчило собеседнику восприятия.

— Кошак?.. — проблеяли на том конце.

Мужчина. Незнакомый. Бледный, с расширенными зрачками — на него вид окровавленного обнажённого кота, так и не убравшего белёсые когти, произвёл неизгладимое впечатление.

— Да. Откуда у вас этот номер?

— Парнон… дал. Я… не посмел бы… Но…

— Не берите в голову, — поморщился я. — Рабочие моменты. Я просил его не афишировать этот контакт, только если дело коснётся Светила Штарна.

— Оно… касается. Простите, я не могу говорить вот так, по простой линии… Мы могли бы… встретиться? Это… срочно! Очень срочно!

— Исключено, — обрубил я, сверяясь с часами. Хотя и без них было ясно, что в оставшиеся до прилёта на Базу пять минут никакой встречи не выйдет. — Ловите пакет. Это шифровальная программа. Всего на один разговор — зато сделает его почти нечитаемым современными средствами. Считайте, мы говорим по специальному каналу.

Пять секунд ушло у собеседника, чтобы запустить файл. Голограмма передо мной подёрнулась рябью, но почти сразу разгладилась, когда в дело вступил дешифратор боевого коммуникатора.