в мастерской. Мы должны убить в них чувство высокомерия, с которым, как, к сожалению, полагают столь многие интеллектуалы, они должны смотреть сверху вниз на ручной труд…» Общественная переоценка ручного труда должна была в целом привести к повышению социального престижа рабочего. «Слишком уж привыкли в течение столетий говорить о предпринимателе, о деятеле искусства, о застройщике, славить техников и хвалить инженеров, восхищаться архитекторами, химиками и физиками, с удивлением следить за их работой, а рабочего, по большей части, забывали. Говорили о германской науке, германском ремесле, германской экономике вообще и имели при этом в виду только одну сторону. И только так могло произойти, что самого верного помощника не только забывали, но в конце концов и теряли»[921].

Эту основную идею трудовой повинности, а именно перевоспитание интеллектуалов, Гитлер подчеркивал не только в ежегодных первомайских речах либо в выступлениях на имперских партийных съездах[922], но и, например, в секретной речи перед окружным руководством в орденсбурге Фогельзанг 29 апреля 1937 г.: «На мой взгляд, необходимо, особенно в организации, которая постоянно растет, становится все больше, чтобы отдельные руководители время от времени прямо-таки снова возвращались к народу. И мы хотим это ввести, чтобы в нашем, я бы сказал, руководящем штабе — сначала в принципе, а позднее на более продолжительное время — люди откомандировывались, в некоторых сферах уже теперь, т. е. они должны отправляться на фабрику, на крестьянский двор, они должны идти на верфь или куда-то еще, чтобы опять пожить в кругу маленьких людей. Они должны все это снова увидеть и услышать, пережить, чтобы потом снова узнать народную душу и уверенно ею править»[923].

Уже за три месяца до этого Гитлер рекомендовал Геббельсу создание «политического генерального штаба» человек на 30, которых «постоянно можно перемещать прежде всего снова в народ, на фабрики или в село, чтобы они сохраняли контакт с народом». Эту данную Гитлером в качестве «средства от бюрократизации»[924] рекомендацию Геббельс 8 апреля 1937 г. передал дальше в беседе со своими сотрудниками, в которой он растолковал «смысл посылки наших первых чиновников»: «Не в бюро, а прямо на фронт, к рабочему и народу. Прежде всего, руководители земельных служб. Иначе это будет всего лишь этапное мероприятие. И там жить на зарплату рабочего два месяца. Вы должны с этим разок познакомиться и опять привыкнуть к народу»[925].

Проблематика соотношения умственного и физического труда постоянно затрагивается Гитлером и во время застольных бесед, причем он в особенности подчеркивает принцип, согласно которому не вид работы, а характер ее выполнения имеет решающее значение и поэтому нельзя оценивать физический труд ниже умственного. «Оценку результата отдельного человека нельзя ориентировать на то, представляет ли она ценность сама по себе. У каждого только одна обязанность: стараться; если он ее выполняет, то в сообществе он незаменим, все равно, делает ли он то, что кроме него никто не может делать, или что-то, что мог бы сделать любой рядом с ним; иначе тот, кто добивается результата, который будет иметь значение и спустя десятилетия или столетия, должен был бы так высоко держать голову, что не увидит того, кто подметает улицу»[926]. В застольной беседе 27 января 1942 г. Гитлер сказал: «Национал-социализм говорит: профессия не имеет ничего общего с буржуазной оценкой, это то примиряющее, что есть в профессии»[927].

Хотя Гитлер, с одной стороны, был убежденным сторонником идеи элиты, эгалитарные мотивы играют большую роль в его мышлении. Так, он постоянно повторял в своих речах, что оценка отдельного человека, т. е., выражаясь по-современному, социальный престиж, должна быть независимой от дохода, имущества и профессии[928].

До сих пор видели только одну сторону этих заявлений Гитлера, а именно — без сомнения, намеренную — интеграцию рабочего класса путем повышения его самосознания и обеспечения общественного признания, в чем ему до сих пор отказывали. При этом не следует, однако, недооценивать и затронутый выше аспект: путем запланированного Гитлером «перевоспитания» должно было быть уменьшено значение унаследованного социального статуса для создания предпосылки реализации концепции «равенства шансов». Только если в течение длительного процесса перевоспитания в обществе будет преодолено умаление значения физического труда и будет повышен социальный престиж рабочего, можно ожидать, развивал Гитлер свою аргументацию в «Майн кампф», что, например, у детей людей с высшим образованием разовьется готовность учиться ремесленным профессиям, благодаря чему одаренные дети рабочих получат возможность социального подъема. Говоря языком социологии: в уменьшении значения унаследованного социального статуса за счет повышения социального престижа рабочего класса Гитлер видел предпосылку увеличения социальной мобильности. Как бы ни была важна эта — пока воображаемая — сторона запущенного Гитлером процесса интеграции рабочего класса, он отдавал себе отчет в том, что все это останется безрезультатным, если реальное положение рабочего не будет одновременно улучшено через социальное законодательство.

Социальное законодательство

Положительно высказываясь о «Германии до Первой мировой войны», Гитлер хвалил прежде всего социальную политику: «Германия с ее социальным законодательством была на 1-м месте», сказал он в речи 10 декабря 1919 г., однако заметил критически, что ее дали «народу как подачку, чтобы народ был доволен»[929]. Германия была, сказал Гитлер 25 августа 1920 г., «первым государством, начавшим социальное законодательство. Оно было образцовым»[930]. С другой стороны, заявил он, социальное законодательство «никогда не было полностью и последовательно проведено и обеспечено»[931]. Оно оставалось, говорил Гитлер, «безрезультатным», поскольку осуществлялось с намерением лишить основы пропаганду социал-демократии и предотвратить революцию пролетариата[932]. Одновременно он положительно отметил, что Германия «была страной, которая первой, во всяком случае, попыталась провести социальное законодательство, встать на путь такого законодательства, которое как минимум тем, что был сделано, показало образец всему остальному миру»[933]. Социальное законодательство Германии имело «пробелы», совершало «ошибки» и демонстрировало «слабости», но все равно было лучше, чем в других странах[934].

14 февраля 1939 г. Гитлер похвалил Бисмарка, чье «осознание необходимости большим социальным законодательством решить чисто социалистические проблемы через усилия государства» он назвал «достойным восхищения». Правда, у него не было «обоснованного мировоззрением инструмента», чтобы иметь возможность действительно успешно вести эту борьбу[935]. Очевидно, Бисмарк был для Гитлера в известной степени образцом. Его комбинация социальных реформ, с одной стороны, и социалистических законов — с другой, заметил Гитлер 2 августа 1941 г. в одной из застольных бесед, «при последовательной реализации привела бы к цели за двадцать лет»[936]. В конечном итоге, полагал Гитлер, попытка Бисмарка не удалась не из-за ее недостаточности, а просто из-за того факта, что в рамках капиталистической системы последовательное социальное законодательство невозможно.