3 На транспаранте написана дата — i мая. Именно в этом здании бывшего Дворянского собрания проходили после 1917 г. открытые политические процессы, которые позволили Карлу Шлегелю сказать, что с ними «ушла старая Москва и выступила новая». См.: Schlogel К. Die Stalin-maschine. Moskau 1937 — Bauplatz und Laboratorium, Folterwerkstatt und Men-schenzentrifuge: Eine Stadt in Zeiten des «Grossen Terrors» // Lettre International. Europas Kulturzeitung: Das Potential der Stadte. Ausgabe 76. Frtihjahr 2007. S. 26–33.

Об изменениях в демографической структуре Москвы и ее архитектурного облика см.: Там же.

4 В Москве в 1937 г. был построен Северный речной вокзал как стилизация под венецианский Дворец дожей (архитекторы А.М. Рухлядев, В.Ф. Кринский, скульптор И.С. Ефимов и др., художник Н.Я. Данько и др.). Концепт Москвы как порта пяти морей входил в мифологию нового социалистического государства. Музыкальная комедия Г. Александрова «Волга-Волга» (1938), любимый фильм Сталина, закрепила Северный речной вокзал в качестве одного из символов «новой Москвы».

5 В московской реальности 1930-х гг. женщина за рулем автомобиля была далеко не частым явлением. По воспоминаниям современников, одним из таких исключений была Лиля Брик, которая ездила на французском автомобиле, подаренном ей В.В. Маяковским.

6 Об образе героини картины Пименова как воплощении социального расслоения советского общества 1930-х гг. пишет и Сергей Иванников. Впрочем, его дальнейший анализ следует психоаналитическим методикам. См.: Иванников С. «Новая Москва» Юрия Пименова: Опыт деконструкции эстетического образа // http://www.apn.ru/publications/article22i74-htm.

7 Прасковья Никитична Ангелина (1913–1959) в 1933 г. возглавила первую в стране женскую тракторную бригаду.

В дальнейшем — дважды Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР. Приезжая в Москву, она жила в гостинице «Москва», где останавливались также А. Стаханов, В. Чкалов и другие новые герои советского общества.

8 Она находится на противоположном полюсе по отношению к социальному статусу героини романа А. Платонова «Счастливая Москва», создававшегося в 1932–1936 гг., но опубликованного лишь в 1991-м.

9 С. Иванников в указанной статье интерпретирует ««размытое видение» — визуальное следствие прошедшего дождя» идеологически: оно «делает образ будущего не вполне конкретным».

10 Это соответствовало эмпирической реальности. Е.С. Булгакова записывает в дневнике 30 апреля 1937 г.: «Хорошая солнечная погода» (цит. по: Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. боо).

11 При этом явно игнорируется традиционная «похоронная» символика четного числа цветов. Напомним, что реалии Москвы 1937 г. подобную символику как раз актуализировали: в январе прошел второй (после 1936 г.) открытый московский процесс над «оппозиционерами» (Пятаковым, Радеком и др.), вынесший тринадцать смертных приговоров.

18 февраля 1937 г. застрелился Орджоникидзе. Через месяц после момента, отображенного на картине Пименова, были расстреляны Тухачевский, Якир и другие военачальники: массовый террор только набирал обороты.

12 О соотношении названия и визуального текста живописных произведений см.: Злыднева Н.В. Изображение и слово в риторике русской культуры XX века. М., 2008. С. 43–62.

13 Цит. по: Петрова М. Момент истины Михаила Нестерова // Наш современник. 2005. № 6.

14 В Церковно-археологическом кабинете Духовной академии в Сергиевом Посаде, где хранится картина, ее датируют 1933 г.

15 http://www.kino-teatr.ru/teatr/history/У1936/557/ (просмотр 31.12.2010).

16 Эволюция советской идеологии и отражение этого процесса в литературе, а также судьбы писателей 1920-1930-х гг. прослежены в многочисленных фундаментальных трудах М.О. Чудаковой. Назовем лишь недавно вышедшие книги: Чудакова М.О. Избранные работы.

М., 2001. Т. 1: Литература советского прошлого; Чудакова М.О. Новые работы. 2003-200 6. М., 2007.

17 Ср. оформление станций московского метро, павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (будущей ВДНХ), строительство которой началось в 1935 г.

18 Как уже говорилось, изображение этих зданий у Пименова ориентировано на небоскребы. Эта визуальная конструкция вводится как вызов американскому прогрессу. Как пишет Н.В. Злыднева, в американском контексте небоскребы являются знаками «глобалистской сверхцивилизации» (Злыднева Н.В. Указ. соч. С. 178).

Екатерина Лямина. Москва vs Necropolis? Еще о допечатной рецепции первого «Философического письма»

На том участке интеллектуального и общественного ландшафта 1830-х годов, который прилегает к чаадаевским «Lettres philosophiques»1, раскрыто, благодаря долголетним серьезным штудиям2, впечатляющее число «культурных слоев». Само их множество ставит перед исследователями вопрос о языке описания, который был бы адекватен феномену LP/ФП, в первую очередь — его полиаспектному генезису и бытованию и не менее причудливой рецепции. Для выработки такого языка небесполезно внимание к тому, как соотносились упомянутые слои, т. е. к фигурам-медиаторам.

Среди лиц, непосредственно причастных к публикации первого из LP по-русски: автора, цензора, издателя и типографщика3 — самым молодым был последний. Чаадаеву к осени 1836 года минуло 42, А.В. Болдыреву — 52, Н.И. Надеждину — 32 года (5 октября, на третий день после поступления к московским книготорговцам 15-го номера журнала «Телескоп»), Н.С. Селивановскому4 еще не исполнилось тридцати. Широтой круга общения он, впрочем, едва ли уступал кому-либо из названных выше. Его отец5, хозяин частной типографии, одной из старейших6 и лучших в России (к концу 1800-х годов она превратилась в крупную книгоиздательско-торговую фирму), и коммерческой библиотеки7, довольно рано ввел сына в курс дел, попутно приобщив его своим обширнейшим связям, деловым и дружеским, — в том числе с просвещенным дворянством и духовенством, значительными московскими чиновниками, профессорами, литераторами, критиками, артистами. Представление о разнообразии и насыщенности даже небольшого сегмента этой панорамы дает, к примеру, отзыв А.Я. Булгакова:

Был у меня сейчас Семен Аникеевич Селивановский, мой и [полицеймейстера А.А.] Волкова приятель, человек умный и играющий роль между купцами; он едет в Петербург, я тебе его рекомендую и вероятно дам ему письмо к тебе. Когда будет к тебе, обласкай. Он очень хорошо судит о делах и вообще человек сведущий; сын его служит у Фаста [Ф.П. Макеровского, директора Московского горного правления, ближайшего друга братьев Булгаковых] очень хорошо8.

В университетский период (1823–1827) Селивановский-младший, учась на физико-математическом отделении и слушая лекции также на отделениях нравственно-политических наук и словесном9, прибавил к этим знакомствам собственные, впоследствии разросшиеся до сопоставимого диапазона. Так, он, развив деловые контакты10, «через братьев Н.М. и В.М. Рожалиных наладил <… > в 1827–1828 годах хорошие личные отношения с М.П. Погодиным»11; в 1836-м Пушкин, не знавший Селивановского лично, избрал его (явно по надежной рекомендации) «главным комиссионером» по делам «Современника» в Москве; весной 1837 года он предлагал П.В. Киреевскому взять на себя «напечатание [собрания русских] песен»12.

Дом Селивановских, по-видимому, многие годы был открытым, в том числе для студентов университета13. Тех, кто захаживал туда регулярного мере взросления сына Николая естественным образом становилось больше. Познакомившийся с ним в начале 1831 года Я.М. Неверов отмечал, что у приятеля можно не только «иногда быть на балах»,