положение Джейн основывалось на праве крови, то позиция Гилфорда была более слабой. В самом сердце лондонского режима оказалась червоточина. В Восточной Англии, напротив, сердца были кристально чисты.

Когда над величественным замком Фрамлингем в Саффолке вознеслось знамя Марии, к нему устремились многие. Часть королевских кораблей в море перешла на ее сторону. Как заявлял генуэзский купец Баптиста Спинола, «сердца людей принадлежат Марии, дочери испанской королевы». 20 июля она выехала из замка, чтобы проинспектировать свои войска (сцена, напоминающая более позднюю сцену в Тилбери). Когда герцог Нортумберленд двинулся на север, чтобы противостоять ей, его собственное войско разбежалось.

Тем временем в Лондоне члены Тайного совета передали Тауэр сторонникам Марии. Джейн рассылала предписания (или они рассылались от ее имени), провозглашавшие ее «королевский титул и достоинство» и требовавшие у ее подданных сопротивляться притязаниям «леди Марии». Но возмущения были неубедительны; возможно, не убеждали они даже саму Джейн. Тогда же, 20 июля, Мария была провозглашена королевой, и, по свидетельству императорского посла, в течение двух следующих дней улицы были заполнены людьми, «обезумевшими от радости». Отец Джейн своими руками разбил вдребезги королевский балдахин над ее головой, заявив, что отныне ей следует довольствоваться частной жизнью. Джейн ответила, что, приняв королевские почести, она «тяжко согрешила и подверглась насилию. Теперь я добровольно и по велению своей души отказываюсь от короны…» Она так и осталась в Тауэре: уже не властительницей, а пленницей.

Мария пошла по стопам своей бабки Изабеллы, испанской королевы-воительницы, а также своего деда, короля Генриха VII. По его примеру она завоевала корону по праву вооруженной победы, подкрепленному правом крови и, что немаловажно, одобрением народа. Как и он, в последующие столетия она не получила за это должного признания. Роберт Уингфилд в книге «Жизнь английской королевы Марии» (Vita Mariae Angliae Reginae) писал, что ее достижения «следовало оценивать и считать скорее одним из подвигов Геракла, чем образцом женской отваги». Впрочем, в тот момент можно было лишь догадываться, какую пользу из мифов извлечет первая правящая королева Англии.

17

«Муж может делать многое»: 1553–1558 гг.

3 августа Мария официально въехала в Лондон, а прямо за ней шествовала ее сестра Елизавета. Теперь как никогда было самое время продемонстрировать единство между дочерьми Генриха. В конце сентября Елизавета снова следовала за сестрой в конной процессии, направлявшейся на ее коронацию. Мария никогда не заигрывала с куртуазными образами – она прислушивалась к ритму совсем другого барабанщика, но в то же время осознавала необходимость отдать должное рыцарской стороне монархии.

В церемонии коронации Марии было заложено множество любопытных посылов. Накануне вместо прогулки верхом, которую предпринял бы король, ее торжественно пронесли по улицам Лондона в паланкине. Ее волосы были распущены, что символизировало традиционные женские качества целомудрия и плодородия. На церемонии посвящения 15 новых рыцарей Бани – важном промежуточном этапе маскулинного рыцарства – ее заменил пэр-мужчина. Однако на следующий день она отправилась в Вестминстерское аббатство на официальную церемонию помазания и коронации, где граф Арундел нес впереди нее большой державный меч и ей были вручены все церемониальные регалии. Но вместо того, чтобы надеть шпоры[186], Мария лишь прикоснулась к ним, а когда в ее правую руку вложили скипетр короля, в левой она держала «скипетр, увенчанный голубями, который обычно вручают королевам».

На повестке стояло еще два вопроса, которые Марии предстояло решить, причем чем скорее, тем лучше. Первым был вопрос о ее замужестве. В детстве, как подобало, она была несколько раз обручена – более того, по свидетельству одного венецианца, ее руку и сердце обещали использовать для заключения политических союзов, будто она была приманкой для охоты на птиц. Но позже отец объявил их с Елизаветой незаконнорожденными детьми, что позволяло им избежать обычной участи принцесс – договорного брака.

Создается впечатление, что Мария всегда исходила из того, что ей необходимо править совместно с мужчиной, – и ее современники искренне согласились бы с таким отношением. По ее собственному заявлению, как частное лицо она «предпочла бы окончить свои дни в целомудрии», но всецело соглашалась с мнением ее кузена Карла V о том, что «бо́льшую часть дел по управлению страной с трудом может взять на себя женщина». Одним из главных кандидатов на роль ее мужа среди англичан был Эдвард Куртене, сын маркиза Эксетера и правнук короля Эдуарда IV. Но стойкая приверженность его родственников католицизму и наличие королевской крови привели к тому, что они попали в немилость к Генриху VIII. К своим 20 с небольшим Куртене провел бо́льшую часть сознательной жизни в Тауэре и был не в состоянии предложить Марии какую-либо поддержку в правлении.

Еще один из главных претендентов на руку и сердце королевы не имел подобных недостатков, хотя тоже был моложе 37-летней Марии на добрый десяток лет. Едва было объявлено о ее восхождении на престол, как поступило предложение обвенчаться с Филиппом Испанским, сыном ее давнего жениха Карла V, и в конце октября она его приняла. Две недели спустя парламент представил петицию о том, чтобы она пересмотрела решение и нашла супруга в пределах королевства, но эмоциональная преданность Марии своей испанской семье не позволяла ей этого сделать. Примечательно, что, будучи при этом одной из Тюдоров, в ответе на призыв парламента она апеллировала не столько к политической перспективе мощного испанского союза, сколько к своим чувствам. «Если частные лица в таких случаях следуют личным вкусам, суверены могут разумно претендовать на аналогичную свободу», – таково было ее спорное утверждение.

Однако идея союза с Испанией с самого начала вызвала глубокую враждебность общества. И уже через несколько недель после того, как в декабре 1553 года Елизавета покинула двор, ее имя стало олицетворением (если не сказать больше) восстания, вызванного этой враждебностью.

Восстание Уайетта, направленное на то, чтобы Марию на престоле сменила Елизавета, носило имя его зачинщика – сына и тезки сэра Томаса Уайетта, поэта, посвящавшего стихи Анне Болейн. Повстанцы заявляли, что их цель заключалась в том, чтобы не допустить «захвата Англии чужаками» – ее превращения в часть обширной империи Габсбургов. План мятежников заключался в серии скоординированных восстаний по всей стране. Но власти прознали о мятеже, и в конце января 1554 года на Лондон двинулись только силы Уайетта.

Мария покинула дворец, чтобы обратиться к войску. Она заявила, что во время коронации обвенчалась со своим королевством, «в знак чего я ношу на пальце обручальное кольцо, которое никогда не снимала и никогда не сниму». И хотя «я не могу сказать, насколько естественно для матери любить своих детей, ибо у меня их никогда не было, но если подданных можно любить так, как мать любит своего ребенка,